КИЛИЯ

 Иван Серт – филолог-славист, публицист.

                   Итак, я прощался с Питером. Меня ведь направили на работу в Одессу в систему профессионального технического образования. Я и явился в областное управление Трудовых резервов. Я мечтал работать в Одессе. Ведь в городе тогда было масса фабрично – заводских и ремесленных училищ. Но меня направили в село Лиманское, в семидесяти километрах от Одессы. Потом я узнал, что это село основано немцами – переселенцами. Директор школы показал мне только один волейбольный мяч из всего существующего тогда спортивного инвентаря. Я сразу понял, что здесь физкультуру не любят, да и  как мне могло понравиться забитое село после роскошного Питера. Но главной причиной моего недовольства, которое я и не показал директору, стало отсутствие спортзала. Я ведь был действующим спортсменом, мне хотелось дальше заниматься спортивной гимнастикой, поддерживать форму. Наутро я взял свой нехитрый багаж, состоящий из одной маленькой сумочки, сказал директору, что поеду в Одессу за остальными вещами и вернусь, но не вернулся. Моего тренера, Ступишина Г.С.,  в то время не было в Одессе и мне некому было больше помочь. Я тогда остановился у своей воспитательницы по ремесленному училищу Анны Ивановны Кляус-по происхожению немка. Я спросил ее, что же мне делать? Я ведь погибну как спортсмен в этом селе. Она сказала, что если не хочу там работать, то надо проситься в другое место. Так я и сделал. В Одессу на работу, оказывается, был направлен и мой коллега по группе. Я с ним случайно встретился и узнал, что он не хочет ехать  в г. Килию. Когда я пришел в управление и стал слезно- нудно просить направить меня вместо моего коллеги в этот незнакомый мне город. К моему удивлению мне пошли навстречу, и я оказался в городе, который оказался очень похожим на поселок городского типа  в сравнении с Одессой и Питером. В г. Килия тогда   существовало ремесленное училище №12, которое готовило моряков загранплавания. В этом Р.У. спортзал был, но маленький и с низким потолком, что не позволяло исполнять на перекладине большие обороты – в народе «солнце». Это меня сильно расстроило, и я сказал себе – кирдык  пришел к тебе, парень, как спортсмену.

Мне предоставили комнату в общежитии, которое находилось на центральной улице. Разумеется,  все удобства находились  в общем коридоре. Я старался встать пораньше,  и пока ребята спали, совершал весь комплекс утреннего туалета. Эти бытовые неудобства не вызывали во мне  никакого негатива- я просто не замечал их, так как  для меня  жить в общежитии было естественным с одиннадцатилетнего возраста.

Так как г. Килия был для меня неизвестным местом, я купил какую-то книжку( уже не помню) и узнал, что город упоминается в русских летописях с четырнадцатого века. Оказалось, что на теперешнем правом румынском (тогда такого слова не было) берегу существовало местечко Килия – веке, а на левом берегу местечко Новое село. Впоследствии Новое село стало современной Килией, а румынская Килия- веке превратилась в рыбацкий поселок. Удобное расположение Килии в нижнем течении Дуная стало причиной многих военных конфликтов разных стран. Килия  возникает, как крепость, а вокруг крепости селились люди, которые занимались                                                                                     рыболовством, огородничеством, скотоводством, садоводством, торговлей.

Есть мнение, что слово Килия( с греческого) означает “склад», а у меня всегда это имя ассоциировалось со словом «келья», что довольно близко по смыслу к «складу»

Разумеется, город, возникает прежде всего, как рыбацкий поселок , потом как крепость, а сегодня уже важный порт на Дунае. Кто только не пытался владеть этими воротами в Европу: это и австро – венгры, и поляки, и литовцы, и ,конечно же, турки и русские. А в седьмом веке этой территорией владели болгары, но о них нигде не упоминается украинской историографией. Следы укрепительных валов, которые построил основатель Болгарии  кан Аспарух,  до сих пор очень хорошо прорисовываются в степном пейзаже около дельты Дуная.

В общем, к городу я относился ровно, без всякой заносчивости приехавшего из  бывшей столицы Российской  империи, то есть Ленинграда.

.

К своей профессии учителя физкультуры я относился серьезно, и никому не позволял отзываться о физкультуре пренебрежительно. А это мнение бытовало среди учителей по другим предметам. Мне было непонятно их высокомерие по отношению к учителям физкультуры. Оппонируя им, я не пытался произвести впечатление эрудированного человека, так как до этого мне было еще далеко, хотя на тот период я прочитал всего Бальзака, Альфреде де Мюссе, Гюго, прочитал «Ярмарку тщеславия» Теккерея, прекрасные романы Эрих Марии Ремарка, и многое другое, не говоря уже о русских писателях: Толстой, Герцен, повести, рассказы и письма Пушкина, Тургенев,  Гончаров,  Есенин и т.и т. Как-то в учительской я решил пошутить и сказал примерно следующее: вот вы все считаете, что все спортсмены  дураки, а скажите мне, любезные умники, кто такой Люсьен де Рюбампре?  Гробовая тишина. Молчала и учительница русской литературы. Так вот, запомните мото – девиз древних греков и римлян: в здоровом теле – здоровый дух. Хотя в древности все воины были спортсменами, так как надо было иметь силу, чтобы натянуть лук, махать тяжелыми мечами и секирами, держать и действовать длинным копьем, виртуозно владеть верховой ездой и т.д.

Я буду требовать от учеников овладение всей предусмотренной  программы,  и поблажек не ждите, когда  захотите  выпустить  «серебряных» или «золотых» учеников. Нет, ко мне все-таки относились с уважением коллеги, но я решил поставить все точки над «и», чтобы не было потом кривотолков и претензий.

Я любил свое работу и делал ее с любовью к молодому поколению, которое меня уважало и ценило как спортсмена. Я развил такую бурную деятельность, что местные газеты раз в неделю публиковали хвалебные репортажи о моей работе.

До моего приезда в Килии был известен только футбол, о других видах спорта они не имели понятия, так как в 1959 г. в городе еще не было телевизора. Я открыл секцию спортивной гимнастики, борьбы, настольного тенниса, футбола, волейбола, баскетбола. Разумеется, все секции вести полноценно самому было невозможно, но показывал приемы владения мячом, назначал старшего и они самостоятельно занимались, а я только контролировал и корректировал. Особое внимание я уделял настольному теннису и борьбе. В борьбе мне помогали  ребята- болгары, для которых борьба – национальный вид спорта. Ни один праздник у болгар не проходит без борьбы, а победителю обязательно в качестве приза дарят барана или овцу. Кроме того я открыл танцевальный кружок. С моими   хореографическими постановками мы выступали на сценах прекрасной Одессы.

С борцами мы тоже выступали в Одессе на первенство области. Правда, больших успехов мы не добились, но зато само участие служило стимулом к дальнейшему развитию борьбы. Я потом встречал моих учеников- борцов уже взрослыми дядями и они вспоминали то время с ностальгией по прекрасному  и очаровательному, которым была наполнена   их юность. Не скрою, мне было приятно. Я живо ощущал к себе полное уважение, как учителю, как тренеру, как действующему спортсмену. Я играл с ребятами в футбол, настольный теннис, показывал на гимнастических снарядах сложные элементы и связки- такого они до меня не видели: я исполнял на перекладине «солнце», сгибая ноги под потолок. Так с согнутыми ногами я выполнял несколько оборотов подряд, что приводило ребят в восторг, типа: ух, ты! Надо отметить, что я был старше их на три – четыре- пять лет максимум, поэтому  я легко находил с ними общий язык – ведь совсем недавно, рукой подать, я был таким же как и они.

Приходилось пару раз вместе с отобранным «спецотрядом» принимать участие в поимке  «шпионов». В основном это были случаи, когда из румынской тюрьмы совершался побег. Вместе с  «органами» мы направлялись в дунайские плавни и рыскали в поиске врагов советской власти. Однажды мы весь день искали «перебежчика» в плавнях, а он спокойно в городе  попивал себе тогда популярный «шприц» – вино, разведенное газированной водой. Так мы ни разу никого и не поймали. Я тогда предполагал, что нас просто тренируют и привлекают к общественно полезной работе по защите границ Отечества. Ребята с удовольствием шастали по плавням весь день- это ж не отвечать на настырные вопросы учителя и париться в помещении или вкалывать в мастерских.

В Килие мне нравилось жить и работать. Очень слабое развитие физкультуры и спорта в городе давало необъятный простор моей фантазии, и я старался как можно больше видов спорта ввести в жизнь учебного заведения, что естественным образом отражалось и на спортивную жизнь провинциального общества. Я познакомился с главным редактором местной газеты, мы подружились, проводили вместе свободное время. Был интересный случай. Во время первомайской демонстрации мы вдвоем направились к центральной трибуне, с которой местные руководители должны были произносить праздничные речи. Мой приятель говорит мне: ты можешь оставаться здесь, а я подойду поближе, чтобы начальство увидело меня, а то получиться, что я  впустую потратил время. Меня это позабавило и развеселило.

Я был молод и свободен. Единственный парк города был единственным местом развлечений, а  развлечения заключались только в танцах, на которых редко обходилось без драк. В  первые  месяцы моей жизни я не имел знакомых, поэтому посещал танцплощадку в одиночестве. Рядом с танцплощадкой находилось кафе, где я часто попивал пиво, а потом опять шел танцевать  в надежде познакомиться с какой – ни будь девчонкой. Однажды я сидел один за столиком и пил пиво. Через некоторое время ко мне подсели еще три человека. Среди них был молодой человек лет тридцати, с огромной черной шевелюрой типа аля Анжела Девис. Этот смуглый молодой здоровяк предложил своим товарищам бороться на руках- кто кого положит. Здоровяк легко уложил своих приятелей. Я, попивая свое пиво, спокойно наблюдал за происходящим. Вдруг здоровяк предложил мне побороться с ним. Я сказал, что это бессмысленное занятие, так как у нас разные весовые категории и заранее сдаюсь. Но «шевелюра» настаивала, и я согласился без всякой надежды на успех; я еще подумал: пусть ему будет приятно остаться самым сильным, тем более что это было видно невооруженным взглядом, чисто визуально. Когда наши руки сцепились, я почувствовал в своей руке огромную  «стальную» лапу. Но деваться было некуда, и мы начали. Наши руки задрожали на ровной  вертикальной отметке. Я вдруг почувствовал, что не все потеряно, и,  что было сил, поднажал. Наши руки начали медленно наклоняться в сторону здоровяка. Я не верил своим глазам. Я собрал последние силы,  и что было мочи,  сделал отчаянный рывок,  и его рука коснулась стола. Я подумал, что сейчас получу пару затрещин, но, к моему удивлению, здоровяк меня поздравил, спросил кто я,  что делаю в Килие. Я ему рассказал. Он оказался знаменитым кузнецом в городе. Самое интересное, что этот силач взял меня под свою защиту, заметив,  что если у меня будут проблемы, обращаться к нему. Свою победу над килийским  кузнецом я с гордостью помню всю жизнь. Я ведь тогда оставался в высшей своей спортивной форме, которая с каждым днем катастрофически таяла из – отсутствия тренировок. Моя победа над кузнецом доказывала, что кисти у гимнаста могут составить по своей силе конкуренцию кистям кузнеца.

Моя же личная жизнь, в сравнении с питерской, несколько поблекла. Да и питерская интимная жизнь не была особенно богатой событиями любовных похождений; ведь только один последний месяц оказался бурным и эмоциональным. Этот последний месяц стал  только началом моих отношений с женщинами. Мне предстояло многому учиться и познавать психологию женщины, которая и до сих пор остается не до конца понятой. Путь к овладению женщиной, как потом уже становится понятно, самый интересный и волнительный. Первые прикосновения, первые объятия и первый поцелуй являются самыми  красочными, самыми эмоциональными и волнующими. А когда достигнута полная победа тобой овладевает особенное чувство победителя, и ты приобретаешь мужскую уверенность, которая наполняет тебя бурной энергией жить и радоваться, служит стимулом становиться лучше и интересней как для себя самого, так и для окружающих. Мои первые «победы» связаны  именно с женщинами, а не с девственницами. Замужние и просто женщины не требуют больших духовных и психологических затрат, да и ответственности никакой. За всю жизнь у меня было только несколько девственниц,  которые не ложились на меня грузом ответственности, если не считать мою первую жену. Я тогда не думал о женитьбе, хотя она мне нравилась, но о сумасшедшей любви говорить не приходится. Галя, моя первая жена, только закончившая  школу, блистала молодостью, свежестью и очарованием сельской девушки, Но  эта история  будет рассказана в другом месте – через семь лет, если вести отсчет с 1959 года.

С первой женщиной в Килие я познакомился в поезде, когда возвращались из Одессы, где принимали участие в концерте на открытой сцене возле главного входа на стадион «Черноморец». На этой открытой сцене по старой одесской традиции, как в ротонде  городского сада, по выходным дням играет духовой оркестр. Отдыхающие одесситы и гости сидят на скамейках под открытым солнечным  небом и слушают старые песни типа «Севастопольский вальс», «Амурские волны» и т. д. В этом концерте участвовали  различные коллективы художественной самодеятельности  области. Я уже не помню,  как звали девушку, но мне с ней было легко и просто. На пасху, в двенадцать часов ночи, мы посетили церковь. Потом пошли гулять. Проходя мимо какой- то будки, мы остановились, заглянули туда и увидели на земле песок – больше ничего не было. Время было теплое, я постелил свой пиджак, девушка сама легла на него, и  мы занялись, как говорят сегодня, любовью. После первого акта мы двинулись дальше гулять. Вдруг видим заросли. Мы пробрались осторожно во внутрь, и приняв удобную позу, чтобы кусты не касались нас, стоя  продолжили отдаваться друг другу. Немного было неудобно, и  в один момент я взял девушку за бедра и поднял ее, насаживая на себя, а она обвила меня ногами вокруг пояса, держась руками за мою шею. Мне не составляло большого труда удерживать девушку в такой позе, так как   я   был в хорошей спортивной форме, а девушка стройной и легкой. После второго акта нашей любовной пьесы, бесцельно гуляя, мы вдруг увидели скамеечку, которая находилась как бы под куполом кустарника. Мы сели и начали обниматься и целоваться. Я возбуждался мгновенно. Немедля, я  расстегнул штаны, а девушка,  спустив трусики, уселась на моего торчащего весело дружка спиной ко мне, Обняв ее молодую и упругую грудь, я насаживал ее на себя, приподнимая и опуская. В минуту высшего напряжения, я чувствовал головкой члена дно ее матки, что слегка щекотало и еще больше возбуждало. Испытав одновременно сладчайший оргазм, мы сидели некоторое время, молча, крепко обнявшись. После этого мы пришли ко мне в общежитие, тихо пробрались в мою комнату и до пяти утра продолжали роскошный пир молодых тел. В пять утра я провел девушку на улицу, а дальше она пошла домой сама, благо,  что жила через два дома от общежития.

В моем танцевальном коллективе был юноша еврей. Как- то в воскресенье он зашел ко мне в общежитие. Я чувствовал себя отвратительно из – за вечернего перепоя. В комнате стояла лужа вчерашней еды и «спиртного». Молодой человек любезно предложил убрать эту гадость, от которой меня еще больше тошнило. Потом он, заискивая и обещая выполнять любое мое распоряжение или пожелание, попросил меня  уступить ему мою девушку, так как она ему, видите ли, нравится. К моему удивлению я  без всякого сожаления сказал ему, что он может взяться за нее хоть сейчас. Больше я эту девушку не видел, но помню ее всю жизнь.

Со второй девушкой я познакомился на танцплощадке в парке. Это была девушка хрупкая, со средней грудью, прекрасной фигурой, блондинка с длинными волосами, красивым  полу – овальным  лицом, типа аля Марина Влади в юности. Как оказалось в последствии, ее отец работал начальником тюремной колонии в г.Вилково. После танцев я привел Марину к себе в общежитие. Надо отметить, что в этот день состоялся футбольный матч между одесским «Локомотивом» и сборной Килии. Одесситы легко выиграли. Что любопытно, приемом и размещением команды одесситов занимался я. Команда жила в нашем общежитии. С некоторыми ребятами у меня установился дружеский контакт. Некоторые из ребят пришли расслабиться на танцах. Помню,  в команде был футболист по фамилии Малофеев. Итак, мы с девушкой, не откладывая в долгий ящик, занялись конкретным «делом». Только мы приступили к третьему акту нашей любовной пьесы, как вдруг постучали в дверь. Это были футболисты. Они требовали открыть им дверь. Мы быстро оделись. Я предложил бежать нам через окно. Я долго не открывал дверь, которая от сильных ударов вот- вот могла вывалиться  во – внутрь комнаты. В это время тот самый  Малофеев лез с улицы в форточку. Я думал отогнать его от окна, стукнув чем- нибудь  по башке, но подумал, что их много, и мне не сдобровать, если я начну драку первым. Пришлось пустить его через форточку. На улице под окном стояло еще несколько человек. Малофеев открыл  окно и, угрожая мне расправой, если я буду шуметь, поднял девушку и подал ее стоящим на улице. Я открыл дверь, под которой стояла толпа. Если бы не был тот футболист, с которым у меня установился дружеские отношения, меня бы просто избили. Я выбежал на улицу и направился к своему приятелю Жоре. Было около двенадцати часов ночи. Я ему быстро объяснил, в чем дело,  и мы пошли искать Марину, но нигде не нашли.  На следующий день я встретился с Мариной. Шея и грудь у нее были в синяках. Пять человек ее насиловали. Она на меня не обиделась, понимая, что я один ничего не мог сделать, но мне все равно было не по себе,  и я  чувствовал себя отвратительно. Я предложил ей с помощью отца привлечь насильников- футболистов  к суду, но она отказалась, чтобы не быть публично опозоренной. Да и неизвестно,  как бы отец отреагировал на ее свободное поведение. Он мог бы поинтересоваться, как она оказалась в общежитии, зачем туда пришла со мной и т. д и т. д. Вот так футболисты одесского «Локомотива» избежали тюрьмы, а  могли бы получить хороший срок.

Мы продолжали с ней  встречаться тайно, чтобы нас никто не видел. Мы уходили за пределы города, и на берегу Дуная под деревом на зеленой травке до изнеможения отдавались друг другу. Так продолжалось две недели, а потом она исчезла и больше я ее не видел.

В этот первый и последний год моей жизни в г.Килия  я встречался еще с тремя девушками. Все они были из Одессы на учебной практике. После Марины я познакомился с девушкой- еврейкой. Я приводил ее к себе, и мы тискали друг друга до «посинения», но дальше этого наши отношения не продвинулись. Девушка почему- то воздерживалась от секса, хотя  обладала взрывным темпераментом. Я обнажал ее удивительной белизны и красоты грудь, тискал ее, целовал до бесконечности, она неистово стонала, что сводило меня с ума. Потом мы уставали и расходились. Эта девушка обладала пышными черными волосами, красивым и белым как молоко лицом. Она излучала необыкновенное очарование    и бурную страсть, дикий темперамент, который так и не был  реализован в обладание друг другом. Такие были нравы в 1960 г.- многие девушки просто так, из-за любви к искусству, не отдавались. Я долго не мог это выдержать, и наши отношения прервались.

Вторая девушка работала в качестве практикантки в каком –то  магазине, и жила на квартире недалеко от общежития . Мы с ней бурно целовались и обнимались, и однажды я начал  стоя снимать ее трусики, направляя своего дружка по нужному адресу, но в последний момент она прервала мое продвижение в заветные  райские кущи. После этого я перестал с ней встречаться и познакомился с третьей одесситкой, которая работала в Одессе в магазине военная книга. Этот магазин находился на Дерибасовской –  на квартале между улиц Ришильевской  и  Екатириненской. Сейчас там находится очень дорогой не то бар, не то ресторан.

Эта девушка, как и белолицая еврейка, была яркой брюнеткой, с красивой фигурой, очаровательным круглым личиком и пышной грудью. С ней у меня тоже ничего не получилось, кроме поцелуев и объятий. Мне казалось, что к ней я испытываю чувство, близкое к любви. С ней я прощался, когда уходил в армию. Она хотела прийти проводить меня, но я отказался. В армии я писал ей любовные письма, но чувство мое  постепенно сходило на нет, и  я  на третьем году службы писал уже по инерции, совершенствуя себя в эпистолярном жанре, скорее  придумывая чувства.

В 1960 году меня призывали в армию. В конце сентября 1960 года,  я написал заявление об увольнении в связи с уходом в армию. Странные тогда были порядки у военкомата, когда комиссией принималось окончательное решение, в какие войска зачислялся новобранец. Проходили мы медицинский осмотр сразу у всех врачей. Мы ходили по кабинетом абсолютно голыми, но это еще куда ни шло. Когда же мы представали перед комиссией тоже стояли голыми. Представьте себе, заходишь в просторный кабинет, почти зал по размерам, а пред тобой  в глубине зала большой стол, за которым сидят человек шесть семь мужчин  и женщин, а ты стоишь перед ними, в чем мать родила. После нескольких вопросов, о чем я уже не помню, тебе сообщается, что призываешься в ряды советской армии в такие-то войска. После просмотра в детском доме фильма «Падение Берлина» я мечтал стать танкистом. Каково же было мое удивление, когда мне сообщили, что я призываюсь в танковые войска. Из всей неприятной ситуации ходить по кабинетам  голым во время медицинского осмотра, это сообщение стало единственной  позитивной компенсацией за предыдущие унижения. На призывном пункте родители провожали своих сыновей, наставляли их, то и дело обнимали и целовали в щеку, время от времени утирая стекающую   по лицу материнскую слезу, а я стоял в стороне один. Вдруг мне стало до боли грустно и тоскливо. Тут я и пожалел, что не разрешил своей девушке проводить меня. Именно тогда я остро почувствовал отсутствие родителей. Ведь в десятилетнем возрасте я не мог до глубины понять, что смерть моих родителей      означает пожизненное  одиночество в нелегкой борьбе за выживание. Во время службы я еще острее, почти трагически, всем своим существом ощутил отсутствие родителей, но об этом будет рассказано в соответствии с хронологией событий.

Служба в советской армии

————————————

Служба моя проходила в трех километрах от г. Николаева в с. Соляные. Это село находится на берегу Южного Буга. Наша воинская часть тоже выходила  своей территорией к берегу реки.  Эта  воинская часть была учебной. Здесь готовили  командный сержантский состав, а после года службы отправляли в обыкновенные воинские  части, в которых, как я узнал через  много лет, существовали  неуставные отношения – дедовщина. У нас этого мерзкого явления не было. Сегодня, в двадцать первом веке, это, унижающее честь и достоинство не только как человека, но прежде всего, как воина, бурно процветает  и не подлежит искоренению, как  мафия и коррупция. Я помню случай на спортплощадке. Мы по заданию командира отделения самостоятельно занимались на гимнастических снарядах. Уже не помню,  по какой причине  кто-то не из нашего взвода назвал меня салагой. Надо заметить, что я пошел в армию с запозданием, по отсрочке, и был старше по возрасту старослужащих. Так вот, на обзывание салагой,  я тут же ответил правым хуком в челюсть обидчику. Он упал, как подкошенный. Больше за время службы никто не  посмел строить  передо мной из себя старослужащего, а нас, «первокурсников», унижать. Правда, у меня не сложились отношения с командиром отделения по фамилии Вовк. Прошло 48 лет, а я помню его фамилию. Но, все по порядку.

Заместителем командира взвода оказался мой коллега по техникуму физкультуры и спорта  Анатолий   Михеев. Первые месяцы до присяги я служил в его взводе. Он на год  раньше закончил техникум. С Михеевым в техникуме мы как бы дружили, но относился он ко мне с некоторым чувством превосходства. Вообще он был не плохой парень, мыслящий, остроумный, но как спортсмен слабенький, что не помешало ему успешно закончить техникум. Забегая вперед,  скажу, что впоследствии он стал тренером по мото футболу и  тренировал  сборную города, какого – не помню. Вообще у него присутствовала явно завышенная самооценка, хотя в нем виделась замашка на лидера, что и проявилось впоследствии в тренерской работе. Этот Анатолий Михеев часто напрашивался посещать со мной концерты в доме культуры, где я танцевал. Как – то ехали в трамвае на очередной концерт,  и он вдруг спрашивает меня: а ты умеешь логически мыслить? Вначале я растерялся. После незначительной заминки я сказал примерно следующее. Вообще – то не знаю. Я много читаю, чтобы лучше овладеть русским языком, а могу ли мыслить логически- не знаю; так в слове «логически» мне многое непонятно. Вот смотри, логос значит слово, а как же понять словосочетание «логически мыслить», если логически есть наречие, а мыслить-  глагол- получается- мыслить словесно, то есть, мысленно располагать  слова. Ну вот,  я с тобой сейчас просто разговариваю- как это называется? Логически мыслить или просто разговор? Не знаю я,  о чем ты меня спрашиваешь. Я еще не дорос до ответа на такие вопросы. Мне было известно, что в их группе образовалась компания интеллектуалов. Чтобы среди спортсменов возникло такое содружество  молодых людей, которые считали себя мыслящими, думающими, какими- то различными от других – это уникальное явление. А надо иметь в виду, что все эти ребята выходцы из детских домов, то есть сироты, они не знают домашнего воспитания, а сами себя развивали и стремились быть интересными людьми. Тогда я подумал: а я- то гораздо интереснее их живу. У меня есть хобби, я живу концертной жизнью,  с коллективом выезжаем в другие города, встречаюсь с выдающимися артистами современности, слушаю из уст артистки запрещенные стихи, наконец, просто общаюсь с  людьми искусства.

Вообще Михеев относился ко мне со сдержанным уважением, даже, мне казалось, с едва заметной завистью. Иногда я чувствовал, что он хотел бы быть таким же,  как я в своих увлечениях.  Не случайно, в армии, когда я занялся постановкой  хореографических композиции, а проще говоря, создал танцевальный коллектив при воинской части, Михеев, будучи  по воинскому званию выше меня, пришел ко мне танцевать. Он был активен, пытался давать свои  хореографические предложения, хотел внести немного своего творческого порыва, а меня это только  раздражало,  но я проявлял завидное терпение и старался не скомпрометировать его перед другими. Однажды, возвращаясь из Одессы, где мы принимали участие в фестивале  художественной самодеятельности воинских частей Одесского военного округа, мы с ним подрались. Ехали  из Одессы    в  Николаев  в грузовой машине для перевозки людей. Я с кем-то разговаривал, то есть я в это время говорил, а когда я говорю, и, если ко мне обращаются, то я не слышу. Так получилось и сейчас. Михеев ко мне обращается, а я  не могу прервать свою мысль и не обращаю на него внимания. Тогда он, чтобы я его услышал, бьет меня носком обуви по голени. Следует заметить, что во время учебы в техникуме,  мы изучали технику хождения на лыжах, прыжки с трамплина, спуски с крутых склонов  и т. д. Так как я раньше не стоял на лыжах, то слишком много падал при спуске со склонов, поэтому я на всю жизнь отбил себе голени и колени. Мне, например, больно стоять на коленях до сих пор, и поэтому даже легкий удар по голени мне доставлял сильную боль. Когда  Толя меня пихнул, я взвыл и тут же нанес ему ответный удар ногой. Мы начали махать руками, но нас быстренько развели и остановили. Вообще Михеев немного лучше меня владел приемами бокса и мог бы мне накостылять, но он этого не сделал, и мы в дальнейшем продолжали мирно общаться. Этот конфликт произошел на втором году службы, когда я уже тоже относился к сержантскому составу.

Так вот, сержант Михеев- заместитель командира взвода и мой командир отделения попросил меня проводить с взводом утреннюю зарядку, а сам досыпал в это время. Я это делал с удовольствием. Новая армейская жизнь изменила на 180 градусов все понятия о бытие: подъем в шесть часов утра, за сорок секунд одеться, и бегом на построение, перекличка, выход на плац, зарядка, аккуратнейшая заправка постелей, утренний туалет, на завтрак строем и с песней. На принятие еды отводилось определенное время. Кто не успевал уложиться в положенный регламент оставался полуголодным. Я не мог кушать быстро, и для меня стало проблемой успеть все  сесть  в срок. Очень часто я не успевал доесть обед. Ребята узнали, что я брезгливый и однажды  незаметно бросили мне в борщ муху. Я эту «добрую» шутку понял и сильно не обиделся. Больше такого не повторялось.

В первые два месяца мы занимались, в основном,  строевой подготовкой и политическими занятиями, а  с нового года все началось строго по учебному плану :  теоретические  занятия в аудитории по изучению материальной части танка, практические занятия в танковом парке, каждый день на плацу строевая подготовка, кроссы, подтягивание на перекладине, отжимание на брусьях, прыжки через козла, прыжки в длину, в высоту, а также изучение автомата Калашникова-  разборка и сборка на время, стрельбы по «бегущим кабанам», стрельбы из пистолета на расстоянии тридцати метров и так далее и тому подобное. Позже начали учиться управлять танком вначале на тренажерах, а потом на «живом» Т-34- танк, который прошел всю войну.  Через два месяца мы приняли присягу на верность служению Родине. Благодаря А.Михееву Новый 1961 год я проводил на вечере Николаевского педагогического института. Дело в том, что меня включили в сборную дивизии по спортивной гимнастике, а тренировались мы  в спортивном зале этого института. Как мне дали увольнение сразу после принятия присяги я в точности не помню, но я был единственным в полку среди новобранцев, кто получил это увольнение. На танцах я чувствовал себя неловко, так как впервые предстал перед публикой в солдатской форме. Мне стыдно было пригласить девушку на танец, боясь, что она мне откажет из- за униформы. Я стоял в сторонке с сознанием своей полной ущербности. В дальнейшем объявили дамский танец, и меня пригласила какая- то сердобольная девушка. Потом я осмелился, убедив себя в том, что солдат тоже человек, и начал сам приглашать девушек и мне никто не отказал, что было для меня очень важно для самоутверждения. Вечер прошел для меня нормально- главное, что я  находился в прежнем гражданском обществе, да еще и среди целого букета красивых девушек. Этого мне было достаточно.

С  нового  1961 года начались мои тренировки в пединституте, а вскоре я начал посещать репетиции в танцевальном коллективе Николаевского Дома офицеров.                  Получалось, что шесть раз в неделю я  находился в увольнении: три раза на тренировки и три раза на репетиции в Доме  офицеров. Командиры проявляли скрытое, а иногда и явное недовольство этим фактом, но я был под защитой командира полка полковника Росщупкина. Прошло 48 лет, а я помню фамилию этого хорошего человека. Вообще должность командира полка –  генеральская, но надо поработать сначала, а потом только присваивают звание.

Дело в том, что после принятия присяги нас распределили в другие подразделения в соответствии с военной специальностью. Я учился на механика- водителя самоходной   артиллерийской  установки (САУ – 100). На командира танка я не попал из- за кривых зубов, так как впоследствии предусматривалось, что командир САУ-100 мог быть переведен на службу на плавающий танк, то есть танк, идущий по дну реки. Тогда еще в полном смысле плавающих танков не было. Для того, чтобы танк прошел по дну, его нужно герметизировать, а танкисты одевали  кислородные скафандры, в которых была трубка. Эту трубку нужно было плотно зажать зубами. Неровные зубы не могут плотно обхватить эту дыхательную трубку.

Тактическая задача этой установки состоит в том, чтобы из засады, укрывшись от глаз противника, как бы из – за угла, обстрелять позиции противника и подготовить атаку танковых соединений, вслед за которыми идет в атаку с криком «Урррра» царица боевых действий – пехота. Но эту САУ- 100 мы так не видели.

Вообще ездить на танке мне очень нравилось. Управлять танком просто, так как управление происходит с помощью рычагов. Для меня в танке было одно неудобство: на тормозе и газе стоят перегородки, т.е., когда нужно перевести ногу с газа на тормоз, ногу нужно как бы вынимать на себя и переводить в сторону. В связи с этим у меня была большая неприятность на втором году службы. С железнодорожной станции нам нужно было перегнать колонну танков в нашу часть. Я оказался третьим с конца колонны. Получилось так, что один танк наполовину оказался на трассе, с которой нужно было съехать. Поступила команда продвинуться на пару метров вперед. Я завел танк, дал газ, проехал пару метров и вместо того, чтобы нажать на тормоз, я вновь нажал на газ и мой танк врезался в гусеницы впереди стоящей машины, издав такой силы скрежет, что все водители высунули свои головы  наружу. Командир роты, по национальности коми, пулей прилетел ко мне. Я, конечно, тут же сдал назад. Я с горечью смотрел на врезавшиеся крылья в траки- гусеницы. Командир роты, став перед открытым люком, орал на меня, что было мочи , используя всю богатую палитру русского мата. Это еще ладно, но когда он назвал меня предателем родины, я опешил: как так подумал – я патриот, люблю свою Родину и, вдруг, оказываюсь предателем. Конечно же, командир погорячился. Самое  трагическое, граничащее со смешным, началось, когда колонна танков тронулась. Из впереди идущего танка раздался такой силы скрежет, что его звуком огласилась вся местность. Во мне смешались два противоречивых чувства:  и  ужас и смех.

Командир  роты еще долго извергал лавины- шедевры  русского мата в мой адрес, заставил меня в субботу и в воскресенье, когда все в увольнении, рихтовать крылья. Их невозможно было отрихтовать, и он это прекрасно знал, но все  же заставил меня на жаре бессмысленно стучать по ненужным  железякам  кувалдой.

В воскресенье после обеда командир роты заявляется  в парк,  и с едва заметной улыбкой,  прерывает мой сизифов труд, за что я ему простил все его нападки и обвинение в предательстве родины. Вообще он проявлял конкретное недовольство тем, что я шесть раз в неделю бываю в увольнении. Однажды это привело к скандалу. На первое мая всем дал увольнение кому на одни сутки, кому на двое, а мне до 24 часов. Увольнительные записки выдавал прямо на площади после парада. В этот день наш хореограф собирал весь коллектив на вечеринку.

Я сильно возмутился и дал себе слово вернуться в часть утром. Мы с коллективом гуляли всю ночь.  Ведь, полакомиться  домашними праздничными блюдами  один раз в год соблазнит кого угодно. Я и плюнул на все. В увольнении я всегда переодевался в гражданскую одежду на квартире сестры моего друга Анатолия Синишина. После вечеринки, уже утром, я переоделся и ленивой, спокойной походкой направился к варваровскому   мосту. Как раз на мосту и остановилась возле меня черная «Волга». Дверь открывается и дама говорит: Ванька, садись, подвезу. Это ехала на работу наша буфетчица. Когда мы подъехали к  воинской части, я увидел по ту стороны ворот толпу сильно нервничающих людей. Не ожидая, когда я пройду через  ворота, ко мне направился заместитель командира  по  политической части и начал свой, мягко выражаясь, неласковый монолог: -Ага, вот с кем он был. Свинья!- выкрикнул он, что было сил.- 10 суток ареста, хотя тебя нужно было бы расстрелять! Буфетчица начала оправдываться, говоря, что просто подвезла меня, что я и подтвердил. Он выливал на меня весь свой запас матерных слов. Я выждал, когда он на секунду замолк и спокойно сказал:- Товарищ майор, не к лицу Вам, нашему воспитателю, выражаться  подобно площадной бабе и торговке с одесского привоза. Он мгновенно взорвался:- Молчать! 15 суток  гаубвахты ! Я-, Есть 20 суток ареста. Он – молчать, засранец! Марш к командиру части! Командир части полковник Росщупкин встретил меня спокойно, усадил и сказал :- Ну, рассказывай, что случилось?  Надо отметить, что  из сержантского состава  при встрече он здоровался только со мной за руку. Я отдаю честь под козырек, а он протягивает мне руку. Он уважал меня за то, что я защищаю честь полка на спортивной арене и за участие в художественной самодеятельности. В то время все эти компоненты в армии имели большое значение. Ведь тогда во всем все соревновались,  и каждый командир был заинтересован, чтобы его воинская часть выглядела не хуже других, иначе- жди неприятностей.

Я рассказал все по порядку. В конце разговора командир предложил мне вступить в партию, так как мне это поможет при поступлении в ВУЗ. В то время прямо из армии можно было поступать учиться. Если поступил – дембель, если нет- возвращаешься дослуживать свой срок. На это заманчивое предложение и мудрый совет ( без иронии) я ответил, что еще не готов психологически ко вступлению в КПСС. В самом конце он сказал, что 15 суток я сидеть не буду, но пять  придется. Он просто не может совсем отменить арест, так  как о нарушении знают все. Это было воскресение, 2 мая 1962 г., и в этот день на стадионе шли праздничные  соревнования по различным видам спорта. Командир сказал, что сегодня меня оставят в покое, что я могу пойти на стадион, а завтра утром в камеру. Так все и произошло. На стадионе я заметил, что за мной следят. Вредный командир роты не дал мне до конца побыть на «празднике жизни» и отправил меня в расположении роты. После завтрака, 3-го мая меня погрузили в каталажку и отвезли в город Николаев на гауптвахту. Сидел я в камере один, так как в тот период из сержантов не было нарушителей воинской дисциплины. Днем мы работали. Помню,  копали какие-то траншеи. Меня назначили старшим, так как остальные были рядовыми, но я копал вместе с ними,  поддерживая, таким образом, физическую форму.

Приближался День Победы.  Вдруг седьмого мая ко мне приходит офицер из политотдела и сообщает, что 8-го мая в Доме офицеров состоится праздничный концерт, и я должен принимать участие. Именно восьмого мая заканчивалось мое заключение, но выпустить должны были девятого мая утром. Я наотрез отказался. В день концерта ко мне приходит хореограф. Дело в том, что он поставил новый большой танец,  который, в основном,  держался на мне. Хореограф приводил много убедительных аргументов, я сопротивлялся больше из-за чувства обиды на несправедливость, проявленная ко мне командиром роты – не дал увольнение как всем. Хотя я, являясь «гордостью» полка, и был не как все. Вечером восьмого мая меня отвезли в Дом Офицеров. Я был  в рабочей, грязной солдатской робе. Попросил отвезти меня в часть переодеться, но мне отказали, мотивируя отсутствием времени. На сцену я проходил через фойе, где офицеры и их жены вальяжно прохаживались туда-сюда и вели неторопливые беседы. Все кругом сверкало праздничными нарядами женщин и парадной, увешанной медалями и орденами, униформой офицеров. Я был похож на бомжа в грязной солдатской форме. Когда я проходил через зал, ко мне подошел командир полка и поздоровался за руку. Я не видел выражения лиц публики, но мне стало вдруг так  приятно, что, поднимаясь на сцену, почувствовал в горле комок. Я был зол на весь мир. Публичное приветствие меня командира  и чувство дикого унижения смешивались во мне в комок обиды и злобы за бессилие перед государственной машиной… Ты беззащитен, и с тобой могут сделать все, что захотят. Ты – раб!

Концерт прошел с большим успехом. В зале царило праздничное настроение. Всем было хорошо, и только я чувствовал себя отвратительно, потому, что после концерта меня отвезли в солдатскую тюрьму; мне предстояло досидеть свой срок. Даже мое участие в концерте не послужило поводом, что бы сделать мне поблажку и освободить. Никакой тебе благодарности. Как это выглядело жестоко со стороны начальников – из праздничной атмосферы, для создания которой  была внесена и моя лепта, меня отправили в камеру досиживать каких-то 10 часов. Моей обиде не было границ. Я дал себе слово больше не принимать участия ни в спорте, ни в художественной самодеятельности. Но в армии это оказалось невозможным; там с твоими желаниями никто не считается. Есть приказ –выполняй. И все тут.

Я не любил армию и армейскую атмосферу. Если кому- то армия что- то дала в плане воспитания, то во мне армия вызывала чувство отвращения, Я думал о том, что в армии воспитанием солдат занимаются люди некомпетентные, необразованные, ограниченные. Взять хотя бы командира отделения; сельский парень, девятнадцати лет,  «воспитывает»  своих сверстников, прослужив на один год больше их. Что он знает об этике человеческих отношений, что понимает он в педагогике? А ничего. У меня сложилось впечатление, что все в армии пущено на самотек, все держится «на соплях», все как-то не серьезно, поверхностно. Горячие точки являются самым неопровержимым доказательством моих утверждений; ведь, сколько наших ребят погибло из – плохой подготовки, становясь обыкновенным пушечным мясом. Это говорит о том, что те, кто стоит у власти, мало заботит судьба  своих сограждан. Они как бы абстрагируются от реальной  действительности, думая, что с ними, или с их детьми это не случится. Это и есть трагедия нашего общество, где выражение «я начальник- ты дурак», стало мерилом уровня компетенции правящего класса, который формировался только по партийной принадлежности. Новая идеология  советского общества  разделила людей, противопоставив их друг другу, сделав врагами.  Нас разделили  на октябрят и  неоктябрят,  на пионеров и непионеров, на комсомольцев и некомсомольцев, на партийных и беспартийных, что значило – партийный гражданин лучше, качественней беспартийного, что только партийный может стать у руля  государства. Скольким  женщинам пришлось ложиться под партийными секретарями, ради того, чтобы мужа приняли в партию, потому что без партии муж не мог быть повышен в должности, от чего и страдала семья материально. Лицемерие и ложь во всех сферах жизни, отсутствие всякой морали и совести  окутали колючей проволокой наше общество, где думают одно, говорят другое, а делают третье. За поцелуи  в парке на скамеечке могли забрать в милицию, в то время, когда первый секретарь компартии государства имел собственный публичный дом, и при этом,  для целующихся на скамеечке,  они писали моральный кодекс строителя коммунизма. В конце  концов,  общество лжецов и моральных уродов само себя разрушило. Выкарабкавшись из – под собственных обломков, используя старые партийные  связи, уже в новой политической  формации, быстро перекрасилось в демократов и захватило основные богатства страны,  создав  новую общность граждан, под неизвестным доселе нам названием – олигарх.

Властьимущие  назначили   стране  олигархов, отдав в их распоряжении национальные богатства. На самом деле правящая элита, прячась за спинами олигархов, вместе с ними грабит бессовестно свой народ,  обрекая миллионы сограждан на жалкое существование. Но самое страшное  и трагическое в посткоммунистическом обществе – это полная беззащитность каждого отдельного  человека, жизнь  которого. ни от чего не застрахована и висит на волоске. Беззащитность человека особенно остро чувствуется в армии. Я испытал это оскорбительное чувство на своей шкуре и конкретных примерах.

Помню, в конце первого года службы меня так достали армейские порядки и тупость младших командиров, с которыми приходилось ежедневно сталкиваться, что я решил покончить с собой. В нашем полку, на протяжении всей моей службы, случилось много самоубийств из автомата на посту. Самоубийства, казалось, даже стали модным явлением. Я уже не помню всей гаммы моего психического состояния, но точно помню, что накануне моего решения, я встал с постели около 23 часов, вышел на улицу и ходил туда- сюда в смятении и размышлении. Тогда я вспомнил моих родителей и с необъяснимой болью ощутил их трагическое отсутствие. Я ходи по плацу, и обливался слезами из-за отсутствия родителей, глухого одиночества в этом жестоком мире и своей беззащитности перед перипетиями судьбы. В эту ночь я твердо решил, что завтра на посту я приставлю дуло автомата «Калашникова» к сердцу и  нажму курок.

Перед караулом нас строили и проверяли внешний вид. Старший сержант, заместитель командира взвода, подошел ко мне, пристально всмотрелся в меня и через некоторую паузу тихо сказал: выйди из строя, сегодня ты не пойдешь в караул. Я спросил, в чем дело, а он отрезал: я так решил и разговоры отставить. В эту ночь я тоже бродил по плацу, плакал, размышлял, думал о родителях, близких и, утомившись, пошел  в казарму. Потом, когда я обрел психическое равновесие, всегда смотрел на этого старшего сержанта и думал о нем, как о человеке, пытался разобраться, как он понял мое состояние и предотвратил мое самоубийство, спася мне жизнь. Прошло почти пятьдесят лет, а я помню этого прекрасного парня с благодарностью и мысленно желаю, чтобы на его жизненном пути встречались такие же люди, как и он. А для армии этот сержант был приятным исключением.

С самого детства, когда представители советской власти   бессовестно, на моих детских глазах,   выносили из нашего двора  нажитое потом и кровью имущество,  во мне зародилось чувство протеста против несправедливости. Я  всегда  на это остро, а иногда в очень резкой форме реагировал, за что, когда страдал, когда просто имел большие неприятности, о некоторых из которых будет рассказано в свое время.

Надо заметить, что именно эта острая реакция на несправедливость и делала меня  в глазах начальства и вообще властей человеком неудобным и, как говорится, не подарком. Кроме того, следует признаться, что я не являюсь слепым последователем  дисциплины. Многие требования армейской,  да и гражданской дисциплины не всегда согласуются с требованиями разумной целесообразности, что провоцирует естественный протест. Будучи воспитанником общественных и государственных институтов, я сильно утомлялся от их рамок и ограничений. Поэтому часто по жизни я позволял себе выходить за эти рамки и ограничения, за что и получал в ответ много душевных ран, некоторые из которых, при воспоминаниях, кровоточат и до сих пор. Но в достижении поставленных перед собой целей, я проявлял жесткую самодисциплину и упорство, сознавая, что, в основном,  все зависит от самого меня.

На третьем году службы я совершил настоящее должностное преступление. Я носил службу дежурного по танковому парку. В этот период  у нас проходили переподготовку бывшие солдаты, называемые в народе «партизаны». Я сам впоследствии буду призван на эту переподготовку, во время которой мы валяли дурака – чистая формальность и без всякой пользы-  лишняя трата народных средств. Нам, ведь, оплачивали 75% от зарплаты. Так вот, этот  «партизан» просит меня на ночь отпустить его домой. Он жил по соседству с нашей воинской частью в селе Терновка. Потом я узнаю, что в этом селе живут болгары. Парень обещал принести  чего- ни будь  вкусненького из дому. Принес самогона и навалом вкусной еды, от которой у меня дух перехватило. Парень накрыл стол прямо в караульном помещении, и мы взялись за дело. Я предполагал, что мы чуть- чуть выпьем, хорошо поедим и быстренько свернемся. Но стакан за стаканом аппетит все больше разгорался, и я потерял контроль. Был момент, когда командир роты зашел, увидел и, молча, вышел, думая, что я тут же уберу все стола,  и пьянка на посту  будет прекращена. Мы продолжали пить и есть. Вскоре командир зашел к нам и, увидев, что ничего не изменилось, справедливо взорвался: Сдать оружие, снять пояс, вон отсюда! Ты поедешь мне учиться! А я ходил на курсы в Николаев. Тогда специально организовывались курсы по подготовке к поступлению в ВУЗ. За это советской власти – большое человеческое спасибо! Без иронии. Услышав упрек, я тоже взорвался, будучи в драбадан пьяным. Мол, плевать я хотел на вашу учебу и на вас всех и т. д. и т. д. Сейчас трудно себя процитировать, но, направляясь в казарму без ремня, в рубашке навыпуск, я орал на весь  полк, ругался  матом, чем-то возмущался. Прежде чем лечь спать, я вырвал все,  что было съедено и выпито. Около девяти часов вечера меня начали будить. Командир роты вызывал на ковер. Я еле встал и отправился в кабинет командира. Он встретил меня спокойно, что меня просто поразило и ввергло в недоумение. Идя к командиру, я мысленно простился с возможностью поступить учиться, и был готов к самому худшему варианту. Когда я услышал спокойный голос командира, во мне вдруг забрезжила надежда на лучший удел. Командир  в спокойном тоне начал меня уверять, что наказывать меня не будет, и,  что учиться я поеду, если до отъезда не повториться нечто подобное. Я извинился и обещал, что больше такого не повториться. И сдержал слово. А этого добродушного и человечного командира я буду, мысленно, благодарить  и помнить  всю жизнь. Для армейской среды он был явлением редким и удивительно счастливым для моего будущего.

Вообще на армию мне жаловаться большой грех. Я ведь шесть раз в неделю выходил в город, общался с гражданскими людьми и то с  людьми искусства и спорта. Кроме того, меня освобождали,  и я ставил танцы, с которыми мы выступали по николаевскому телевидению. Мои танцы шли под аккомпанемент полкового  оркестра. Так что в армии я вел бурную творческую и спортивную жизнь. С художественной самодеятельностью полка мы выезжали в Одессу, выступали с концертом в полевых условиях после боевых учений. Меня благодарили и пожимали руку генералы, мною гордился командир полка полковник Росщупкин, покровительство  которого спасало меня от многих неприятностей. Однажды, после боевых учений, которые длились всю ночь, мы возвращались в полк. Я сидел за рычагами водителя танка. Почему-то в мой танк сел командир взвода. Этот командир был евреем, но каким- то непохожим- с первого взгляда никогда не скажешь, что он еврей. Он любил со мной общаться, уважал меня. Сам был очень остроумным, производил впечатление образованного, и даже интеллигентного человека, что для армейской среды большая редкость. Суровая специфика  офицерской профессии как бы исключает интеллигентность. Для офицеров мат – это основной литературный язык, не говоря уже о сержантском составе. Я отвлекусь. У нас был командир роты один капитан – очень маленького роста, но с наполеоновскими замашками. Он тоже любил шутку – юмор. Однажды после полевых занятий мы сели на привал – перекур. У нас во взводе был некий Ладыненко из Одессы. Он обладал очень смешливым лицом –  типа Вицина. Так вот, сидим на травке в круг, ребята курят( я тогда еще не курил), идут какие-то разговоры и, вдруг, командир роты обращается к Ладыненко: Курсант Ладыненко, а кем вы работали на гражданке? Я вмешиваюсь и отвечаю вместо Ладыненко, который уже успел сгримасничать  свое смешливое лицо: он работал, товарищ капитан, говорю я, переводчиком. Капитан: а что же он переводил? Я – он переводил варево на серево. Тут командир залился таким хохотом, что смех охватил всех и получился такой всеобщий гогот. Впоследствии, при встрече этот капитан не упускал случая спросить меня, заранее изобразив улыбку:  так что переводил курсант Ладыненко?  И, не дожидаясь моего ответа,  начинал гоготать. Очень уж понравилась ему моя шутка.

И так, командир взвода ехал в моем танке. Было около пяти утра, Мы все не спали всю ночь, очень устали. Я ехал со скоростью 40 – 50 км.  в час, но для танка это очень шумная скорость. И вот в какой-то момент мой танк попадает на ухаб; с ухаба машина поднялась под углом в 10-15 градусов и, шлепнувшись о ровную поверхность, замерла на месте. Оказывается,  я заснул,  и не заметил ухаба. Что было, что было!!! Тут я впервые услышал от моего интеллигентного командира отборный русский мат. Я молчал, слова не проронил, пока не услышал – вперед и осторожно. Потом – стоп! Выходи! И командир взвода сам сел за рычаги. Дело в том, что все, кто сидел в танке получили незначительные ушибы: кто в голову, кто в бок, кто в спину, кто в руку. В общем, чуть не поубивал людей. Еврей- командир больше не напоминал мне об этом инциденте, но с ним мы поругались еще один и последний раз. У нас предстояли занятия по строевой подготовке. На плацу нас построили,  и командир взвода начал проверять внешний  вид: начищены ли пуговицы, бляха ремня, чистый ли  подворотничек,  который мы сами стирали, гладили и подшивали, начищены ли сапоги, побриты ли мы. Как назло, в это утро я не брился, так как сделал это с вечера.  Командир придрался, что я не бритый. Я начал оспаривать его утверждение. Ему надоело слушать мои оправдания, и он приказал  мне выйти из строя. Я вышел лениво и не четко.

– Встать в строй!- скомандовал командир. Я встал.

–Выйти из строя! Я вышел.

-В казарму шагом марш! Я пошел в развалочку.

– Стой!- услышал я.- Встать в строй! Я вернулся и встал.

–Курсант Серт, выйти из строя! Я вышел.

-В казарму бегом марш!- уже нервно выкрикнул командир. Я лениво и медленно побежал.

-Стой!- заорал командир. – Встать в строй. Я вернулся и встал в строй.

-Курсант Серт! Выйти из строя! Я вышел.

-В казарму бегом марш! И тут я вспомнил фильм, в котором главный герой сделал себе ботинки на пружинах и он бегал, отталкиваясь от земли, взлетал,летел несколько метров, потом приземлялся, вновь отталкивался и взлетал- типа гигантских шагов. И я начал копировать этот бег. Тут весь плац обратил внимание на нас, так как весь наш взвод громко захохотал. В бешенстве командир вернул меня в строй,  и все повторилось: я снова побежал гигантскими шагами. Меня  вернули в строй. И тут происходит нечто фантастическое. Командир взвода дает совсем новую команду.- Курсант Ладыненко, покажите курсанту Серт, как надо бежать. Следует команда выйти из строя, а потом- бегом марш! И тут Ладыненко проявил себя как настоящий одессит; он побежал, как и я, гигантскими шагами. Ребята чуть не попадали на землю от смеха. Послышался хохот и в других концах плаца.  Взбешенный командир, отправил меня все- таки в казарму, а Ладыненко дал три наряда вне очереди на кухню.

После занятий командир вызвал меня в кабинет, и мы начали орать друг на друга. Покричали, покричали, а потом командир спокойно говорит: я же не хотел тебя обидеть. Я хотел, чтобы ты отдохнул от строевой подготовки,  а ты мне устроил цирк. Надо признать, довольно остроумно. Я признался в своей тупости, извинился и больше мы с этим прекрасным офицером не ругались. На моем третьем году службы его перевели в другую часть, и  я  с ним больше  не виделся, но всегда помню его с добрым сердцем, душевной теплотой  и глубоким уважением.

Я заметил, что хорошие люди остаются в памяти, а плохие постепенно бледнеют и впоследствии стираются окончательно, хотя не исключено, что при вдруг возникшей  жизненной ситуации они могут на секунду ассоциативно всплыть на задворках сознания и исчезнуть без следа. Из армейской памяти я очень четко извлекаю образы командира полка Росщупкина, еврея командира взвода, командира танковой роты на последнем году службы, доброго и веселого «наполеончика» командира батальона. В моей памяти остался как коллектив полковой оркестр, с которым мы по-доброму сотрудничали на сцене. Никогда не забуду своего армейского друга Анатолия Синишина. Он был из г.Николаева, и мы часто ходили к нему домой в гости. Во время увольнения я переодевался в гражданскую одежду у его сестры. Толя Синишин произвел на меня впечатление очень доброго и умного человека. Он, поистине был и есть мыслящим человеком. Его многое не устраивало в этой жизни, и он по-своему, в стихотворной форме реагировал. Всех стихов он мне не показывал, но одно я запомнил. Он отразил в нем свое отношение к некоторым реалиям армейской жизни. Это совпадало и с моими суждениями. Правда, в моей памяти осталось только начало и конец этого стихотворения- памфлета.

Как много в мире есть скотов,

В обличии людском,  живущих –

Цель жизни их, лишь портить кровь

Людей в строю идущих.

Как много в мире есть скотов-

Источников  вонища,

Презренным быть – удел таков,

Для каждого  скотища!

Вообще, Толя Синишин,  по своей сути, был творческим человеком. Я многому учился у него, хотя он об этом не догадывался. Он на один год раньше меня заканчивал службу. Перед демобилизацией у нас состоялся разговор, который меня несколько удивил и обеспокоил.. Толик, как бы выглядел растерянным и сомневающимся в себя перед выходом в жизнь. Он говорил, что не знает, что делать и как быть. Утверждал, что ему трудно общаться с людьми, что иногда не знает как поддержать разговор, что сказать и т.д. в этом роде. Он имел намерение поступить в полиграфический институт в Москве, но когда я с ним встретился в Одессе, оказалось, что он закончил   этот же институт, но в Харькове. В 2009 году Толя Синишин живет в Одессе и является художником- графиком. Он член союза художников Украины. Иногда мы с ним видимся, но больше говорю я, рассказывая о своих исторических изысканиях по древней истории Болгарии, о своей общественной работе. Толя Синишин в армии был для меня духовной отдушиной и очень  важным в той ситуации человеком. Поэтому, хотя мы редко видимся, я считаю его своим  единственным другом по жизни.

Очень мне запомнился Юра Радионов. Я уже точно не помню, в какой роте он служил, но мы с ним общались;  я ему рассказывал о техникуме физкультуры и спорта, о том, как хорошо там учиться. Юра был боксером, и я с  гордостью рассказывал ему, что моими друзьями в техникуме были боксеры. После армии Юра поступил в мой техникум,  и мы с ним даже встречались в Ленинграде; он бывал в моем общежитии на ул. Шевченко, 25- общежитие филологического факультета Ленинградского университета, а я  приезжал к нему в техникум. Тогда мы одновременно поступили учиться – он в техникум физкультуры и спорта, а я в университет, Сейчас, когда пишу эти строки, его судьба мне неизвестна, а очень хотелось бы встретиться.  Я часто думал о своих соучениках по техникуму и  очень хотел встретиться с ними, но мы потерялись, видимо, навсегда. А как бы хотелось вернуться в то прекрасное время молодости…

Так получилось, что в армии я был старше своих сослуживцев, так как имел отсрочку в связи с учебой в техникуме. 23 года- это годы бурной молодости, а мы должны были служить отечеству, а как хотелось погулять, встречаться с девушками! Мне, конечно, немного повезло в том смысле, что у меня было больше возможностей бывать «в миру». За  время службы  я имел конкретные отношения только с двумя девушками. С первой я познакомился в спортзале Николаевского педагогического института, где наша команда по спортивной гимнастике тренировалась. Она приезжала ко мне в часть, вернее мы встречались на берегу Южного Буга. Сидели на травке, страстно обнимались и целовались. Мне казалось, что уже настала пора ей отдаться мне, но она все тянула, утверждая, что девственница. Когда она, наконец,  отдалась, и оказалось, что она далеко не девственница, я разозлился; мол, зачем надо было меня обманывать и так долго мучить. Я был таким  дураком,  что решил больше с ней не встречаться  из – за того, что она меня обманула. Причиной моей обиды послужили еще и  ее намеки на более серьезные отношения после моей службы. Она была красивой и с идеальной фигурой, она мне очень нравилась, мне казалось, что я ее люблю – и вдруг обман. Конечно, разбрасываться такими девушками, будучи в ограниченном пространстве, выглядело  с моей стороны глупой принципиальностью. Да наслаждайся ты красивой девушкой, а  потом что будет, жизнь покажет. Но кому было мне советовать, до всего доходил сам методом тыка

Со второй девушкой я уже не помню, как познакомился, но она было легкой в обращении, ни о чем не мечтала, ничего не требовала: мы просто наслаждались нашими молодыми телами. Именно она скрасила мой последний год службы, и я с благодарностью помню ее. Очень смутно помню, но, кажется, у меня были какие-то отношения с какой- то девушкой, жившей в  этом  же селе Соляные, где дислоцировалась наша танковая часть. Насколько я помню, она любила  выпить, и это меня отвратило от нее с первой же встречи.

Все равно, я очень благодарен всем женщинам, которые  своей  особой, ни с чем несравнимой  теплотой и нежностью скрашили серые будни моей армейской жизни. Какие бы удовольствия ни сопровождали жизнь мужчины, обладание женщиной всегда останется самым эмоциональным и прекрасным. Так уж устроена природа.

Завершая рассказ об армейской жизни, хотелось вспомнить одного моего приятеля по фамилии Якименко. Имени не помню. С  этим,  Якименко, мы забирались  в какое  ни будь  укромное  местечко, и читали философский словарь. Прочитав вслух статью, мы начинали бурно обсуждать ее, пытаясь проникнуть в смысл. Это были Френсис Бэкон,  Рене Декарт, Кант, Гегель, Бакунин, Бердяев, Дидро,  Вольтер,  Руссо  и  т.д. Мы старались доказать друг другу,  кто как понял того или иного философа. Потом я с упоением буду читать « Сущность христианства» Фейербаха. Главная мысль Фейербаха в том, что человек создал себе Бога по своему образу и подобию. Потом, уже студентом,  читал Фихте –  субъективного идеалиста. Он утверждал:  «я» есть, есть и деревья, «меня»- нет- нет и деревьев. Но наиболее понятным и близким мне мыслителем всю жизнь был А.И. Герцен. Еще в техникуме я зачитывался его  философскими письмами о природе. Герцен утверждал, что окружающий мир, предметы этого мира и являются источниками нашего мышления. Я был в восхищении от его «Былое и думы». Меня очень тронула трагедия личной жизни Герцена. У него получилось по известному выражению: на чужом несчастье, не построишь своего счастья.

Дело в том, что Герцен влюбился в жену своего друга Н.Огарева. Кажется, ее звали Наталия. Но впоследствии в жизнь Герцена вторгается немецкий поэт Герверг. В этого Герверга влюбилась Наталия, жена Герцена.  Герверг просто доканывал  Герцена своими домогательствами к его жене. Герцен даже заплатил ему, чтобы тот оставил его семью в покое, но Герверг  перебрался на несколько километров от дома Герцена и оттуда засыпал письмами его жену, шантажировал Герцена, угрожал.  Герцен разочаруется в семейной жизни, в семье,  как форме жизни человека. Он даже написал трактат о свободной любви и отрицал начисто семью. Люди живут до тех пор, пока любят друг друга. Если кто-то из них разлюбил, он должен  об этом открыто сказать, и разлюбленный должен это сознательно принять и отойти. А если были дети от свободного брака, то государство должно создать дома общественного воспитания, где дети будут обучаться и воспитываться профессионалами. При таком жизненном укладе исчезнут понятия отец и мать.  Герцен  пытался определить, что такое счастье. В своей повести «Кто виноват» он через образ главного героя Круциферского дает нам  вариант человеческого счастья. Круциферский влюбился, женился, покинул с любимой Петербург и уехал в свое имение – в деревню. Счастливый  и добрый по природе человек, Круциферский старается сделать счастливыми и своих крепостных крестьян. Он облегчил оброк, крестьяне одинаковое количество дней работали на хозяина и на себя, он благоустраивал деревню, наладил медицинское обслуживание и т.д. Он был настолько доволен своей жизнью, настолько был счастлив от того, что у него все хорошо, и вокруг всем хорошо, что однажды вдруг его посетило чувство страха, что он может потерять свое счастье и  что–то может его разрушить. Достигнув гармонии в личной и общественной жизни, герой повести достиг счастья. То есть он  достиг равновесия, что и равнозначно счастью. По Герцену выходит, что счастье- это равновесие, И вот, когда он начал бояться потерять это счастье, с этого момента и началось нарушение равновесия, то есть счастья. Внутренняя гармония, внутреннее ощущение равновесия – это и есть идеальное состояние счастливого человека. Я об этом ничего подобного не читал, так как Герцен не изучался ни в школе, ни в ВУЗАХ.  Это чисто мое восприятие. Возможно, я и ошибаюсь.

Мой приятель по чтению философского словаря мечтал стать писателем. Мне очень любопытно узнать,  как сложилась его жизнь. Это был мыслящий молодой человек, и я очень рад нашему полезному во всех отношениях общению.

Уже не помню точную дату моего отъезда из воинской части. Не помню и сцен прощания. Ведь если я не поступлю, то должен был вернуться дослуживать. Не знаю почему, но я был уверен, что не вернусь больше в армию.

                       Учеба в Ленинградском  Университете имени Жданова.

————————————————————————-

Сейчас, спустя 45 лет, мне трудно вспомнить на какие средства я ехал в Ленинград. Не помню, чтобы я обращался за деньгами к дяде Василию. Не помню, чтобы воинская часть меня снабжала деньгами. Правда, тогда билеты на поезд в общем вагоне стоили 5 или 7 рублей. Потом были случаи, когда я спал и на багажной полке – для молодого человека это как пыль для матросов;  но кости все-таки побаливали. В Ленинграде я уже ориентировался  более или не менее-  без труда доехал до общежития на улице Шевченко, 25- это Васильевский остров- остров порт. На Васильевском острове находятся дворец Меньшикова- первое каменное здание  Санкт – Петербурга, университет, первый русский музей-Кунсткамера, Академия наук, Академия художеств и знаменитые сфинксы перед ней, а также   не мене знаменитые Ростральные колоны (слово ростр(лат.)  значит – нос корабля). Конечно это не все, что там находится, но и так видно, что Васильевский остров это один из многозначительных районов города. Он как бы являет собой духовную сущность одного из красивейших городов мира. Для меня всегда и до сих пор словосочетание «Университетская набережная» звучит как  красивая песня, как нечто, что притягивает, волнует, очаровывает. Подробности сдачи экзаменов я уже подзабыл, но один казус никогда не забуду. Напомню, что поступал я в Ленинградский университет, имея среднее специальное образование, т.е. техникум физкультуры и спорта, где иностранный язык не изучался  – зачем спортсмену иностранный язык? Он и так тупой. Мало того, что я еле- еле к тому времени освоил русский с еще незначительным акцентом, мне нужно было изучать украинский и  какой-нибудь иностранный. Так вот, в пятом классе я учил немецкий, в шестом- французский, в седьмом- английский. С семью классами я поступил в техникум, в котором не изучался иностранный язык. Мог ли я за один подготовительный год в армии выучить кокой- то иностранный? Мог бы, если бы был гений. В армии я решил, что немецкий больше всего подойдет мне и, взяв учебник пятого класса, везде и всюду ( в танке тоже) зубрил немецкие спряжения и склонения, делая записи в блокнотике. Все экзамены я сдал достаточно успешно. Остался немецкий,  которого  я,  мягко выражаясь, панически боялся. Итак, я ринулся в последний бой, как Матросов на амбразуру. Кое-  как выучил наизусть свою краткую биографию- кое – как рассказал, а когда начал читать,  вверг в ужас женщину- экзаменатора. Надо заметить, что я специально сдавал экзамены в солдатской форме. Мы, солдаты, имели маленькие привилегии при поступлении.  Бросающаяся  в глаза солдатская форма,  должна была более наглядно воздействовать на зрительные восприятия экзаменующих,  и таким образом,   по- эффектней  выдавливать  из них слезу. Упал  лицом в грязь я на немецком глаголе gehen (идти). У немцев буква h между гласными не читается, а я,  с перепугу,  и, разумеется, огромного волнения,  прочитал гехен, вместо геен. У экзаменаторши перехватило дыхание, у нее глаза расширились. Она быстро начала листать мою зачетку. – У Вас же хорошие оценки, просто жаль  Вам портить зачетку, – сказала она с сожалением. Я начал извиняться, оправдываться,  рассказывать  как в танке, в холоде  готовился. Короче, она меня пожалела и поставила тройку. Мне этого было достаточно для проходного бала. Я эту женщину не забуду никогда, и сколько бы мне ни встречались на моем пути плохие люди, я всегда помнил, что хороших людей все же больше. Это смягчало мои огорчения и служило мне стимулом смотреть на жизнь оптимистичней.

Итак, я был принят студентом первого курса, Ленинградского университета, филологического факультета, кафедры славянской филологии, болгарского отделения. Дали общежитие по улице Шевченко, 25., на втором этаже.

С первого сентября нас отправили копать картошку под Ленинградом. Жили мы в бараках: девушки в своем, мы в своем. Столовая была общая. Колхоз поставлял продукты, а готовили нам наши девчонки по очереди между собой. Это были все студенты первого курса филфака. Мы на картошке познавали друг друга. Как-то с одним парнем я заговорил на политическую тему. Он отмолчался, не захотел продолжать разговор. Я понял, парень чего – то остерегается. Видно родители его предупредили, чтобы лишнего не болтал. Меня некому было предостеречь, за что потом и поплатился. На меня произвели большое впечатление некоторые ребята своим интересом  к поэзии. Среди них были разные типы, но все они отличались своей эрудицией, кто-то из них уже имел литературные публикации, кто- то работал в журналистике. По вечерам мы собирались на посиделки у костра и  читали стихи,  кто свои, кто чужие. Тогда я впервые услышал имена Е.Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы.

Ребята читали стихи, подражая автору стихов. Это были очень интересные творческие вечера. Тогда я познакомился с парнем по фамилии Михайлов. Он, кажется, учился на русской кафедре. В начале шестидесятых годов была мода на поэзию и на американскую жвачку, рок-эн ролл и твист. Этот Михайлов писал стихи,  и собственноручно записал два  стихотворения в мою записную книжку. Тогда в Ленинграде были в моде сигареты «Друг» фабрики им. Клары Цеткин. Тогда образ истинного американца ассоциировался  со  жвачкой. Вот эти два стихотворения, которые отражают веяния той эпохи.

СОБАКА.

Ты держишь в руках коробку.

На красном – добродушная голова собаки.

Под ней золотыми буквами

Крупная надпись «Друг».

Взял сигарету и закурил-

Спасибо – мне очень приятно.

Затянулся и выпустил дым.

Конечно же, это приятно

Курить сигареты «Друг»

Фабрики Клары Цеткин,

Высшего сорта-

Три тридцать копеек пачка.

И даже очень приятно,

Что собака- друг человека.

Но вряд ли вам будет приятно,

Если ваш друг – собака,

Даже если эта собака

Угощает вас сигаретами «Друг».

(фабрики  Клары Цеткин

Три 30 копеек  пачка).

Стихотворение очень понятно и не нуждается в комментариях. Второе стихотворение более сложное и заставляет больше думать, размышлять. Виктор Михайлов не был моим близким другом, но мы всегда с удовольствием общались при случайной встрече. Я так и не узнал ничего об его биографии, но в нем просвечивала какая-та генетическая интеллигентность. Это был филолог по крови, если можно так сказать. Вот еще одно стихотворение, написанное в духе времени.  Мы не любили тогда американцев – так нам «велел» Хрущев, который показал им «кузькину мать», стукнув своей туфлей по столу американского Конгресса.

ЧУИНГАМ( жвачка)

На улице и в баре,

На службе и в мюзик-холле,

Порядочные джентльмены

Неизменно жуют чуингам.

Дома и у подруги,

В синема и универмаге

Их элегантные мисис

Мило жуют чуингам.

На мировых конгрессах

Холеные дипломаты,

Обмениваясь любезностями,

Учтиво жуют чуингам.

А со страниц печати

Остроумные журналисты

На все случаи жизни

Советуют-

жевать, жевать чуингам.

Пляшет  в рыжем и диком  небе

Двадцатого века

Над грудою небоскребов-

Весь мир жует чуингам-

Мне хочется встать и крикнуть

В три миллиарда легких-

ХВАТИТ ТЯНУТЬ РЕЗИНУ-

х

Простите, чуингам.

Подпись:ВМихайлов.

26.09.63 г. Оредеж.

Особенно выделялся среди  всех своей подвижностью, веселым нравом, общительностью Саша Палевич. Он был старше нас на лет пять-шесть. Он уже публиковал свои рассказы, работал журналистом. Я помню его рассказ «Я приеду в Мадрид» про любовь испанской девушки и русского юноши. Я также помню, что на картошке во время отдыха Саша уединялся и исписывал свои тетрадки продуктами своего воображения. В общем,  все ребята были интересными, с явными духовными потребностями, с филологическими наклонностями, с желанием учиться и  совершенствоваться. Сравнивая себя с лучшими,  я понимал свое отставание от них, и это служило сильным стимулом нагнать упущенное. Я стал читать современных поэтов и не только русских, но и болгарских со второго курса. Не знаю как для других, но для меня уборка картошки, капусты, свеклы были полезны с точки зрения общения с интересными людьми, которые обогащали мой духовный мир и указывали своими знаниями, чего мне не хватает, что упущено. Нет, я не чувствовал себя ущербным. Я сознавал, что у меня есть то, чего у них нет. У меня к тому времени были в арсенале две профессии, а это много значит  в этом изменчивом мире. Наоборот, во многом я их превосходил: в спорте, в искусстве – за моей спиной была богатая событиями театральная жизнь. Для университета я в сто раз был полезнее, чем они все вместе взятые. Я выступал за сборную университета по спортивной гимнастике, принимал активное участие в художественной самодеятельности филологического факультета, ставил свои  хореографические  композиции.

К первому октября мы вернулись в Ленинград,  и приступили к своим прямым  обязанностям – грызть гранит науки.  В день приезда у кастелянши общежития мы получали постельное белье, аккуратно застилали кровати, мыли полы в комнате, разкладывали свои вещи по тумбочкам, и для нас начиналась настоящая студенческая жизнь.

Все комнаты общежития были рассчитаны на четыре человека. В основном в комнате жили трое иностранцев и один русский, чтобы иностранцы имели русское общение. У нас учились иностранцы  один год. Они изучали только русский язык, а потом их отправляли в другие Вузы в соответствии с выбранной специализации, которая определялась соответствующими правительствами. В нашем общежитии жили студенты из Африки, арабских стран, Кубы и стран Восточной  и Западной Европы. В моей комнате проживал семнадцатилетний кубинец Рафаель, венгр Дердь Карпати и негр Джонсон. На втором курсе Рафаель уехал куда-то учиться в морском училище и на его место пришел негр из Ганы Майкл Осей Менса – сын  какого- то министра. Джонсон тоже был из Ганы. Надо заметить, что в шестидесятых годах у нас учились дети высокопоставленных  лиц и интеллигенции. Были даже принцы. Джонсон до этого учился один год русскому языку в Москве, но русским  так и  не овладел, кроме нескольких слов. Он, вроде бы, не был тупой – скорей всего не хотел учиться. Отец Джонсона работал инженером-строителем, мать – на почте. Дом их, по рассказам Джонсона, состоял из двенадцати  комнат. Из общения с Джонсоном я понял, что он круто сексуально озабочен. Как- то он пожаловался мне, что вот уже больше года живет в СССР,   и у  него не было еще женщины,  и поэтому ему очень тяжело жить. Я пожалел его и взялся ему помочь. Но об этом чуть позже.

К моему удовольствию, рядом с моей комнаты жили болгарские аспиранты. Вообще, на первом и втором курсе у меня было активное общение с болгарами.

В нашем общежитии жили и девушки – самые красивые и эффектные во всем университете. Каждую субботу и воскресенье в нашем маленьком зале на втором этаже проходили танцы – по-  современному –  дискотека. Тогда были в моде твист, и рок-эн –рол. Соблазны подстерегали на каждом углу, но у меня был принцип: с университетскими девушками не иметь никаких близких отношений. Правда, я потом нарушил свой принцип, но не в больших количествах.

Учился  я  серьезно. С понедельника до субботы  ежедневные лекции и практические занятия по болгарскому, немецкому, польскому и русскому  языках. Три- четыре  пары в день  по полтора  часа каждая. Лекции проходили в больших аудиториях – залах. На общих лекциях  присутствовали студенты со всех кафедр. На филологическом факультете были кафедры славянской филологии, русской, романно – германской, албанской и классической ( латынь, греческий). Кафедра славянской филологии включала болгарский язык, польский, чешский и  сербо – хорватский. Группы в каждой языковой группе состояли в основном из пяти- десяти человек. Группы по русской филологии были самыми многочисленными. Общими для всех были лекции по истории  КПСС, по русской литературе и зарубежной, начиная с древней Греции и Римской империи. По античной литературе читали лекции Вулих  и Чистякова. По их учебникам мы учились. Во время их лекций  аудитория была забита до отказа.. Это были не просто преподаватели, это были преподаватели – актрисы. Я не любил конспектировать, чтобы не отвлекаться и не терять очарование  рассказа. Лекции этих слегка эпатажных дам надо было слушать и смотреть на них, на их пластику движений рук, головы, мимику. Кроме всех их достоинств,  это были просто красивые женщины средних лет. Никогда не забуду одну из лекций Чистяковой. Я уже не помню, о каком античном писателе шла речь, но хорошо запомнил одно ее уникальное умозаключение. Дело в том, что они были не только выдающимися профессионалами по своему предмету, но они проявляли колоссальную эрудицию вообще и, в частности, по русской литературе. Так вот, проводя сравнение между античной литературой и русской,  Чистякова заявила: вы думаете, почему Татьяна Ларина заявляет – я другому отдана и буду век ему верна? Да потому только, что у нее было ограниченное воображение. Зал экзальтированно зааплодировал, а я на всю жизнь запомнил это смелое и с новым,  неожиданным взглядом на образ женщины девятнадцатого века. Чистякова, как бы наводила нас на мысль, а стоит ли женщине обрекать себя на жизнь, лишенную любви, сильного чувства? Мораль и нравы того времени диктовали свои суровые законы поведения женщины в обществе. Позже эти консервативные  условности общества будут  смело нарушены  Анной Карениной, хотя бы и ценою жизни. Но именно Татьяна Ларина первая в европейской, а может быть и в мировой литературе вышла за рамки существующих условностей в отношениях между мужчиной и женщиной. Ведь до Татьяны ни одна женщина мира не осмеливалась  произнести «я к Вам пишу, чего же боле». Не было принято в те эпохи, чтобы женщина первой объяснялась в любви, и в этом состоит гений Пушкина, так как он первым сказал миру, что женщина имеет такие же права, как и мужчина, а это касается не только русских татьян, а и  татьян  всего мира. Творец, произведения которого выходят за рамки национального, становится общечеловеческим достоянием. Высокохудожественная поэзия Пушкина наполнена содержанием общечеловеческого значения, поэтому он и гений, то есть, принадлежащий всему человечеству, имеющий значение  для всех мыслящих людей нашей планеты.

Неизгладимое впечатление  оставила преподаватель по западной литературе Рубцова. Я уже не помню ее имя и отчество, но фамилию никогда не забывал. Ходили слухи по университету, что она была любовницей Есенина и, якобы, имела от него дочь. Я тогда особенно не допытывался и потому не знаю, насколько это соответствует истине. А надо было просто спросить у самой Рубцовой. Как бы там ни было, Рубцова производила на меня своими лекциями ошеломляющее впечатление. Насколько было приятно и интересно слушать Вулих и Чистякову, настолько еще приятнее и интереснее было слушать Рубцову. Я не мог оторваться от ее голоса и потому тоже не конспектировал. Рубцова читала небольшой группе (15- 20) курс зарубежной литературы конца средневековья и начало Возрождения.

Помню лектора по русской литературе 19 века Деркача. Он приходил, выкладывал на кафедру свои папки с лекциями и просто читал их, иногда отвлекаясь для краткого комментария. Рубцова же приходила, садилась на обширное кресло, выкладывала на стол маленькую  пухленькую сумочку, клала на нее свои пухленькие ручонки, поднимала на нас свои  голубые  глаза,  и начинала читать лекцию, не имея перед собой ни одной бумажки. Рубцова была очень полной женщиной. Она едва помещалась в кресле. В те годы ее кругленькое личико еще сохраняло черты былой красоты, то есть она еще выглядела красивой женщиной. Я сидел на третьем столе от нее,  и как завороженный слушал, как она читала наизусть Шекспира.

Во время зачета мне попался каверзный вопрос: «Божественная комедия» Данте как переход от эпохи средневековья к эпохе Возрождения. Я рассказал всю «Божественную комедию», но так и не ответил так, как она хотела. Как она сказала, крутился вокруг да около, попадал то в восьмерку, то в девятку, но в десятку так ни разу и не попал. Потом она спросила меня, посещал ли я лекции. Я чуть было не возмутился и осмелился пошутить, как, мол, такого красавца не заметили. Она:  а Вы от скромности не пострадаете. Я сказал, что ни одной лекции не пропустил и признался, что конспекты не вел, так как  не мог отвлечься от ее рассказа. Видно было, что это произвело на нее впечатление. Другие два вопроса я легко отщелкал, и она с удовольствием поставила мне зачет. На этом зачете до меня отвечал один парень из другой языковой группы. Он ни на один вопрос не ответил. Видно было, что Рубцова не хотела его валить и старалась вытянуть, задавая наводящие вопросы. Но, как говорится – Блэк  был тупой. Тогда она ему говорит: вот если скажите, кто на этом портрете, я поставлю зачет. Парень смотрел, смотрел, потом сказал: не то Гомер, не то Ахил. Рубцова отдала ему зачетку и сказала, чтобы он подготовился и пришел еще раз, так как с портрета глядел на нас Хеменгуей.

Очень интересными были лекции по русской литературе второй половины 19 века. Лекции читал Иванов. Имени не помню. Он вел у нас еще и русский язык.

Грамматику болгарского языка вела у нас русская женщина  Захаревич  Елена Антоновна. Она по грамматике и старославянскому языку была специалистом высокого класса. В группе нас было всего шесть человек, и мы сидели все за одним столом, почти лицом к лицу с преподавателем. Елена Антоновна внешне выглядела несколько суровой и мрачной, но это было обманчивое впечатление. На самом деле она была очень добрым человеком, отзывчивым, и потому ее внешней строгости мы не боялись. Лекции по грамматике и старославянскому языку читала на русском языке. Имена большинства преподавателей  забылись, а ее никогда не забывал. У нас в группе, до моего исключения, учились я,  Маврова  Корнелия из Болграда, Гриша- еврей, из Киева, Армен-  арменин, Карпова Галя,  Валя Сазонова- из- под Ленинграда и Таня Арбатова- из Ленинграда –все русские. Как-то Армен на занятиях по старославянскому языку сострил: Елена Антоновна, скажите, пожалуйста, когда к нам приедут старославяне, чтобы попрактиковаться в разговорной речи? Мы с удовольствием повеселились. Смеялась  с нами и Елена Антоновна.

Лекции по болгарской литературе читал нам Андреев Всеволод Дмитриевич. Впоследствии он станет моим научным руководителем по дипломной работе.

Это был очень интеллигентный, доброжелательный, доступный, умеющий выслушать, понять и прийти на помощь в трудную минуту. Он читал нам лекции тоже на русском языке по конспектам, которые сам и писал. Всеволод Дмитриевич излучал обаяние и доброту. Таких преподавателей я никогда больше не встречал. Впоследствии  он возглавит деканат филологического факультета.

Уже на первом курсе я имел большие неприятности. На экзамене по КПСС меня завалили. Во всем был виноват Ленин со своей теорией об использовании  Первой мировой войны  для создания в стране революционной ситуации. Солдаты должны были повернуть оружие против своих офицеров, вернуться домой и свергнуть царское самодержавие. Я возразил, сказав, что как же русский Ленин может желать поражение  своей родине? Моя наивность чуть ни стоила мне исключения из университета. Мне была назначена переэкзаменовка, для которой была создана специальная комиссия из четырех человек. Я отвечал уже так,   как они хотели. Гоняли меня по всему курсу истории. Вышел из аудитории вспотевшим. Поставили тройку, несмотря на то, что на все вопросы я ответил.

После окончания первого курса я поехал работать физруком в пионерлагере университета. Я не мог позволить себе бездельничать. Надо было зарабатывать, так как прожить на тридцать три рубля в месяц  довольно сложно. Получали мы 35 рублей стипендии, два рубля брали за общежитие. Кроме того, нужно было же и одеваться. У меня совсем не было зимней одежды. Помочь мне мог только дядя Василий. Когда я поступил, то написал дяде письмо, и он прислал мне 1500 рублей. Я купил себе брюки, туфли, пиджак, сорочку. Если честно признаться, я уже не помню, в чем я ходил зимой. Помню только, что все восемь лет жизни в Ленинграде круглый год я ходил без шапки, так как не было денег купить ее. Через тридцать лет( в 1991 или 2 году) я отдал дяде долг. Во время своих приездов я привозил всегда что-то, водил дядю по тавернам  нашего села. Я от души его угощал, и он радовался за меня, что я стал на ноги. Его дом всегда оставался и моим домом. У меня было трое дядей, но жил всегда во время своих наездов в основном у него. В юности, когда еще только приходил в себя народ после страшной голодовки, я по несколько дней жил у дяди Николая. Все же меня надо было кормить. Дядя Григорий(чичо Гоче по-болгарски) жил в моем доме – он его купил у меня через дядю Василия -, но к нему я  ходил только в гости. Его дом раньше прилегал к дому дяди Николая, но они не ладили, и дядя Григорий перебрался в мой дом за 2500 рублей. Предполагаю, что дом был продан в два раза дороже, но никогда никто  об этом не обмолвился, хотя в подпитии мой двоюродный брат Петр заикнулся было об этом, но брат Дмитрий- сын дяди Василия –  заткнул ему рот, мол, что ты болтаешь.

Сейчас, когда я пишу, кузена Дмитрия уже нет среди живых. Он всегда был мне как отец, и я прощаю всех, если  они мне тогда не додали. В то время деньги мне не были нужны, так как я был на полном государственном обеспечении, а им надо было выживать – ведь новая власть все у людей отобрала, обрекши около ста тысяч человек на смерть.

Но вернемся к пионерскому лагерю. Со своими обязанностями физрука я справлялся хорошо. По вечерам мы все, пионервожатые и воспитатели, собирались у кого-то в комнате и выпивали, делясь событиями прошедшего рабочего дня. Каждое  воскресенье приезжали на свидание с детьми родители. А родителями являлись преподаватели и служащие университета. В одно из воскресений я встретился случайно с нашим лектором по истории КПССС, который повторно принимал у меня экзамен по своему предмету. Он мне сказал,  что, слава Богу, что мне поставили тройку, так как члены комиссии были настроены завалить меня, как антисоветчика. После его сообщения мне стало как –то не по себе, и впоследствии я уже был более осторожен в своих высказываниях, не всегда говорил то, что на самом деле думаю.

В этом же пионерском лагере произошел случай, который перевернул всю мою жизнь вверх тормашками. У нас, пионервожатых, воспитателей, была «традиция», вечером, после работы собираться на посиделки с выпивкой. Существовал неписаный договор, по  которому устанавливалась очередь кому ехать в деревню за едой и выпивкой по воскресеньям. И вот, когда пришла моя очередь, я отправился на стадион, где  припаркововались  машины  родителей. Конечно же, не у всех родителей были машины. Мы подходили к одному из родителей и просили отвезти в соседнюю деревню, якобы, купить что-нибудь сладенькое для больной пионервожатой. Никогда никто не отказывал. Я подошел к машине и обратился к родителю с известной просьбой и мотивировкой. Этот родитель оказался инвалидом. Лицо его выглядело слегка раскрасневшимся – видно выпил в выходной день. У этого родителя был водитель. Когда я обратился к нему,  он, с трудом вставая, вышел из машины и стал на костылях. Пристально посмотрев на меня, тоном начальника выпалил: я знаю, зачем Вам надо в деревню. Вы хотите купить водку. Я говорю:  простите, но почему Вы в таком грубом тоне со мной говорите? Я же объяснил причину. Он: мы с Вами потом поговорим, когда вернетесь в университет. Оказалось, что это проректор Университета Сафронов. Ногу он потерял на войне. Он воевал вместе с заведующим кафедрой славянских языков ( моей кафедрой)- забыл его фамилию. Они с Сафроновым вместе учились, воевали  и были большими друзьями.  Наш завкафедрой очень много курил. Ему вырезали одно легкое, и он все равно продолжал курить. Это был довольно мрачный человек, молчаливый, выглядел  человеком, у которого что-то тяжелое залегло в душе и он никак не может избавиться от этого гнетущего состояния. Когда со мной произошла трагедия, он лежал в больнице. Хотя я не думаю, что он бы стал на мою защиту.

Когда мы вернулись к учебе, Сафронов начал меня терроризировать. Мне это надоело, и во время перерыва я рассказал Всеволоду Дмитриевичу- преподавателю болгарской литературы – о своей проблеме. Вскоре преследования  неугомонного Сафронова прекратились, но заимел на меня зуб и все равно добьется своего.

Во время каникул после окончания первого курса, кроме работы один месяц в пионерлагере по моей личной инициативе, мы еще должны были один месяц работать на пользу родине. Нашу болгарскую группу отправили в село Криничное, Болградского  района, Одесской области. Имелось ввиду сочетание приятного, с полезным: с одной стороны, мы работали, а с другой, имели возможность общаться на болгарском языке. Это тем более было полезным для русских ребят, которые раньше не видели живых болгар и не были знакомы с их бытом. Это была полезная для всех языковая практика. Сейчас вспомнил: в нашей группе были еще двое не болгар: один русский, а другой венгр- Дима Поп  из Мукачево. Позже они покинут нашу группу и переведутся на другую кафедру. Мы все жили в одном доме: я, Гриша Бесерман, венгр и русский, имена и фамилии которых, вылетели из головы. У меня сохранилась фотография, на которой мы сидим за болгарским низким столом (софра) и обедаем. Галя Карпова и  Корнелия  Маврова ( царствие ей небесное) жили в другом доме. Каждое утро мы, ребята, направлялись по центральной улице на работу. Однажды на нашем пути оказалась стая гусей, которые заполнили всю улицу по ширине. Вдруг,  Гриша Бессерман выкрикивает: здравствуйте, гуси! В этот момент вся стая  хором  загугукала и расступилась, давая нам дорогу. Мы от души посмеялись. Мы работали на строительстве коровника, выполняя самую элементарную работу: вывезти мусор, подай это, подай то, отнеси туда, принеси сюда. На этой языковой практике было одно замечательное  и очень приятное событие. Каждую субботу и воскресенье ответственность взрослого человека перед расцветающей девушкой, которой желал только счастья. Как мне стало известно, она вышла замуж за моего односельчанина – талантливого музыканта и певца Ивана Брадарского. У них был единственный сын, который учился в Одессе. Здесь семью постигла страшная трагедия – сына убили какие- то уроды. Долгие годы родители не могли прийти в себя от гнетущего горя. Скорее всего,  возраст уже не позволял им завести ребенка. Так они и живут без детей, молча нося в своей израненной душе   не утихающую боль невосполнимой утраты. Она работает учительницей, а он руководит художественной самодеятельностью. Создал прекрасный женский хор, исполняющий болгарские народные песни. Благодаря таким личностям, как Иван Брадарский и сохраняется сокровищница народного духа – песня, а значит и сохраняется сам народ.

Второй курс университета

=======================

К началу сентября мы все вернулись в Питер. На втором курсе нас не отправили на картошку, и мы сразу приступили к занятиям. Но Сафронов – проректор университета –  никак не мог угомониться и продолжал меня преследовать. Меня вызывали, допрашивали, дергали и не давали спокойно учиться.  Как уже было сказано, благодаря вмешательству Всеволода Дмитриевича – преподавателя болгарской литературы – Сафронов от меня отстал, но, как оказалось, затаил на меня злобу и ждал удобного случая, чтобы нанести мне смертельный удар. Моя жизнь так складывалась, что предоставила ему сразу два повода, чтобы раскромсать меня. Он никак не мог простить мне, что я, студент, в сущности, червяк в сравнении с ним, позволил себе  просить его разрешения съездить  за водкой.

Как я уже говорил, на втором курсе вместо кубинца Рафаеля пришел на его место сын министра Ганы Майкл Осей Менса. Это был наглый и заносчивый тип. В отличии  от других  негров,  он был маленького роста, худой, тщедушный и нелицеприятный. Так вот, когда мы ездили по выходным дням в Болград во время

студенческой практики, то там гостила, кроме нас, и  подруга Корнелии из Ленинграда. Я уже забыл, как ее звали. Кода мы вернулись в Ленинград, она как – то заехала ко мне в гости. За столом сидели все из моей комнаты, а Майкла не было. Мы пили тогда модный коньячный напиток. Пол- литра стоило  три рубля- дешево и сердито. Где – то к часам десяти вечера( у нас можно было гостить до 23 часов) заявляется Майкл в дурном настроении, как оказалось. Я пригласил его сесть за стол, а он вдруг орет: да плевать я хотел на твоих гостей – разумеется, с акцентом. Я в ужасе, уже закипая, говорю: Майкл, что с тобой? Ты, с чего  хамишь? Он продолжает выражать свой непонятный гнев и неуважение ко мне и к гостям. Тогда я, разъяренный, хватаю его за грудь и со всей силой ударяю всем его телом об стену, где стоит моя кровать. Я начал его бить кулаками, а потом приподнял, бросил на пол и забил ногами под кровать. Потом я подошел к столу, налил себе стакан коньяка и залпом выпил.  В это время Майкл выскочил из- под кровати и выбежал из  комнаты.  Я закрыл дверь. Вскоре раздается стук в дверь,  и я слышу голос коменданта: Ваня, открой дверь. Я открываю дверь, и тут врывается Майкл, замахивается на меня кулаком. Я уклонился. Тут же зашел и комендант. Я говорю, видите, что делается. У меня гости, а этот урод хамит всем. Комендант все понял  и против меня ничего не предпринял, но Майкл написал жалобу в деканат. .Меня начали дергать. У Сафронова  появился  повод мне отомстить, но вмешался Всеволод Дмитриевич и Сафронов опять затаился. Вскоре ему представился второй случай расправиться со мной.

Был субботний вечер. На танцы к нам сходились студенты из близлежащих ВУЗОВ. При входе в общежитие гости должны были оставлять  документ и называть номер  комнаты, куда  идут. Каждую субботу и воскресенье назначались по два дежурных с той или иной кафедры. В этот день дежурили ребята с немецкой кафедры. Заходят два негра, и, не показывая  документы, внаглую направляются по коридору. Дежурные окликнули их, но гости не отреагировали. Тогда один из дежурных попросил товарища проследить,  в какую комнату направятся гости. Когда он постучал в дверь и вошел комнату его тут же начали избивать. Парень еле вырвался и убежал в свою комнату. Случайно пришла девушка из его группы, но, не успев опомниться, как в комнату ворвались негры и уволокли избитого парня  в свою комнату. Девушка немедленно побежала сообщить своим ребятам о случившемся.

Когда группа студентов из немецкого отделения прибежали в комнату негров, они увидели ужасную картину; парня избивали зверски, хватая за грудь и, как куклу, ударяли головой об стену. Началась массовая драка. На шум прибежали ребята из других групп и включились в побоище. Комната на четыре кровати не могла вместить всех, было тесно, нельзя было развернуться. Вскоре с нашей стороны произошла смена тактики: те кто уже принял участие спонтанно вытеснялись свежими силами. Коридор был набит студентами. Негров было человек шесть, а наших  столько сколько могло вместиться в комнате. Дерущиеся мешали друг другу, но вскоре негры один за другим становились неподвижными- им переломали все что можно переломать. К четырем часам утра приехала милиция. Негров арестовали, увезли и больше мы их никогда не видели. Как мы потом узнали, на следующий же день, без всякого разбирательства, их посадили в самолет и отправили  в соответствующие страны. В девять часов утра в одном из близлежащих общежитий кто-то запеленговал голос Америки. Американцы сообщали, что в Ленинградском университете наблюдается дискриминация негров. Это случилось в ноябре   1964 года. Как мы поняли, американская разведка во всю работала  на территории СССР. Да и наш университет был напичкан студентами- шпионами и нашими стукачами.  Стукачи сдавали участников побоища. В январе  1965 г.начались репрессии против участников драки. Начали с того, что заваливали на экзаменах. Экзаменаторы имели перед собой списки, подлежащих наказанию. Меня исключили до начала сессии. В основном члены партии или комсомольские вожаки и слабенькие в освоении университетских наук студенты становились объектом  вербовки на  популярную тогда общественную должность доносчик – стукач.  Уже потом, в 80-х годах, газеты будут публиковать интервью со стукачами, многие из которых хвастались даже, гордились тем, что закладывали своих товарищей, тем самым якобы принося пользу государству. Тогда я подумал, надо же, бывают и  искренние  мерзавцы! И тут же еще раз приходит на ум известное латинское выражение: человек столь же прекрасен, сколь и мерзок. Слава Богу, что мерзости все-таки меньше, иначе бы мир рухнул под собственными обломками.

Да, со мной расправились раньше всех потому, что у меня набралось достаточно «очков» для кандидата на отчисление: инцидент на экзамене по истории КПСС, избиение Майкла Осей Менса и трагическая встреча в пионерлагере с хорошо подвыпившим проректором университета Сафроновым. А теперь еще это «мамаево» побоище.

Что было дальше? Драка произошла в ночь с субботы на воскресенье. В воскресенье ребята из соседнего общежития организовали демонстрацию протеста, митинг с выступлениями, осуждающими поведение зарвавшихся  негров. В нашем же общежитии студенты  из немецкой группы, ребята из которой дежурили в субботу на вахте, инициировали общее собрание. На собрании явились студенты и из других факультетов. В первый день собрание продолжалось девять часов. На собрании присутствовали от университетской администрации и представители Ленинградского горкома и обкома партии. Наши требования были: судить негров по советским законам, выслать всех негров- студентов  из СССР. На второй день собрание продолжалось столько же времени. Теперь уже присутствовал первый заместитель Толстикова- первого секретаря Ленинградского обкома партии. Ходили слухи, что  этот Толстиков на свадьбу своей дочери взял посуду  из Эрмитажа . Потом его турнут с политической арены якобы из – того, что ловил рыбу в финских водах. А за что  на самом деле, знает только «наш рулевой». На втором собрании было написано письмо – обращение к Брежневу.  Прочитали его, публично обсудили, проголосовали и передали  заместителю Толстикова. Дело было накануне  зимней сессии. Контроль на время  экзаменов потеряли, а письмо наше спрятали под сукно – и с концами. А о нас власти не забыли. Ведь во время собраний стукачи работали особенно напряженно – фиксировали не только фамилии выступающих, но и цитировали особо интересные фразы, имеющие антисоветский привкус. Выгоняли из университета пачками и то самых талантливых(не обо мне речь -меня раньше ). Парень, которого начали избивать негры,  лечился три года. У него было сложнейшее сотрясение мозга, все переломано.  Пришел восстанавливаться, но ему отказали. Вот она – справедливость, мать твою! Распоясавшиеся негры, сынки высокопоставленных чиновников, не только искалечили здоровье человека, но и разрушили всю его жизнь. Он, кажется, все-таки поступил в какой- то ВУЗ, но мне дальнейшая его  судьба неизвестна, хотя я с ним один раз встретился и он мне рассказывал о своем житие –бытие, но уже подробности не помню.

Что же было со мной дальше? В первых числах января 1965 г.я устроился на за- вод токарем, снял комнату- жизнь продолжалась. Стипендию за декабрь я не получил, и поэтому был без денег. Тогда я одолжил  у  уже, известной,  Корнелии Мавровой  15 рублей. Заплатил за комнату – уже не помню сколько, и впроголодь работал на заводе до зарплаты. На этом заводе я пытался работать еще студентом по ночам, но у меня не получилось, так как  засыпал на лекциях. Совмещения не получилось. Поэтому дорожка к заводу уже была протоптана. Сам себе предсказал  нерадостное будущее.

Повторяю, учился я серьезно, и только в субботу и в воскресенье позволял себе расслабиться; танцы, выпивка, и девушки. Все происходило в общежитии. На первом курсе я познакомился с восемнадцатилетней  ленинградкой, которая уже побывала замужем. Девушка была яркой брюнеткой, круглолицая, красивая, с зелеными глазами. Ее отец работал инженером в ленинградском метрополитене, т.е. строил метро. Мать работала старшей медсестрой в центральной больнице Василеостровского района. Единственная же у них дочь работала на гальваническом заводе. Работа для девушки была опасной и вредной. При малейшей неосторожности можно было облить себя кислотой и повредить кожный покров рук и лица. Много раз я говорил ей, чтобы она бросила эту работа и поступила учиться на химика или туда, где учат этой  опасной профессии, раз уж ей нравится покрывать разные поверхности в целях защиты или декора. Я грозился, что если не поступит учиться, то прерву наши отношения. Но в августе 1964 г. моя красавица никуда не поступала, и в сентябре, когда я вернулся к занятиям, она пришла ко мне в общежитие. После летних каникул мы соскучились, и поэтому особенно страстно отдавались друг другу. Ко всему хорошему, что было между нами, я хотел прибавить и ее образованность. Я вновь завел разговор об учебе. Моя красавица вяло реагировала на мой призыв учиться, старалась перевести все в шутку – ведь нам так хорошо было. Но я, полный дурак, все испортил своим приставанием наставить ее на путь истинный. Мы поссорились, но, по инерции, мы продолжали еще некоторое время встречаться, то у нее дома, то у меня в общежитии. Я настолько застопорился на идее ее совершенствования, что начал постепенно охладевать к ней. Наши встречи становились все реже и, в конце концов, сошли на нет. Я уже не помню, сожалел ли об этом, но теперь, глядя на это издалека, я не только сожалею, а возмущаюсь своим неразумным поведением. Да, она мне очень нравилась, и я строил планы на будущее, имея подспудное желание сделать ее своей женой. Вот это и есть главная причина моего тогдашнего легкомысленного поведения. Ведь я усложнил свою бедную студенческую жизнь. Весь первый курс я жил как у Христа за пазухой; после лекций я ехал к ней домой, она меня кормила без алкоголя, потом мы страстно наслаждались своими молодыми телами. Затем я шел в общежитие, а она, бедненькая, на работу в гальванический цех, который в любую секунду мог испортить ее красоту, повредить здоровье. Я очень переживал за нее, мне не хотелось, чтобы она пострадала – вот истинная причина того, что я настаивал на ее поступление в ВУЗ. А как мне было хорошо с ней! Она работала в три смены – в те времена весь союз так работал. Когда она работала с восьми до 17 часов, то приходила с едой ко мне в общежитие. Мои занятия заканчивались к 15 часам. Если она работала во второй и третьей смене( 2-я с 17 до 24 ч.,3-я с 24 до 8-ми утра), то я после занятий приходил к ней домой. И так весь первый курс. Она была для меня подлинным спасением. Жить на 33 рубля  в месяц  было более чем проблематично; нужно было на эти деньги питаться, одеваться, платить за транспорт. О каких развлечениях можно говорить! Я придумал  себе житейский бюджет, которому следовал все годы обучения. Я питался на 7 рублей в месяц. Покупал 10 кг. картошки- 1рубль и 20 коп.; каждые десять дней покупал 10 яиц, на один месяц покупал одну бутылку подсолнечного масла, пачку чая и  0,5 кг. сахара и хлеб. Каждое утро на общей кухне я жарил две картошки и одно яйцо – стакан чая с хлебом без масла завершали мой завтрак. К трем часам дня чувство голода обострялось до умопомрачения. Когда я не мог ехать к моей красавице, посещал студенческую столовую. Там я брал тарелку борща, а если водились какие-то мелочи, то котлету с пюре и компот- это стоило 30-40 копеек. Хлеб на столах был бесплатный – ешь до посинения. Но много ли хлеба съешь всухую? Бесплатный хлеб ввел Хрущев, желая показать всему миру, как мы богаты

Надо заметить, что почти всегда разделить со мной мой завтрак я приглашал венгра Дердя  Карпати. Я все надеялся, что он откажется, но ему и в голову не приходила эта шальная мысль. Дердь был очень воспитанный молодой человек, учился серьезно и хорошо. Я часто обращался за помощью в домашних переводах с немецкого языка  на русский. Он никогда мне не отказывал. Дело в том, что в Венгрии немецкий язык как бы считался вторым государственным. Эта традиция осталась от Австро-венгерской империи. Мы относились друг к другу уважительно и по – приятельски. Он получал большую стипендию, чем я,  да и родители ему помогали. Негра и кубинца я не приглашал, так как они вообще были миллионерами в сравнении с нами. Джонсон получал 80 рублей, а кубинец  Рафаель никогда в общежитии не ел. Вообще мне казалось, что я самый нищий, хотя картошку жарили все. Кто-то из азиатов жарил селедку- то ли вьетнамцы, то ли китайцы, уже не помню. Запах жареной селедки был похож на газовую атаку, но мы относились  к их кулинарным  пристрастиям с пониманием. Так получилось, что нам не были даны официально инструкции по этике отношений с иностранцами. У нас учились представители всех наций и народов мира, кроме американцев, англичан и французов. Много студентов училось из арабских стран. Хорошее впечатление производили ребята из Афганистана. Когда Брежнев ввел войска в Афганистан, я вспоминал этих прекрасных и добрых ребят. Вслух возмущался этим захватническим актом самым «миролюбивым» СССР. Меня хотели было уволить с работы, но не довели свой идеологический план до конца. Я тогда не знал, что Афганистан и Болгарию связывают глубокие исторические корни.

Во втором веке да Христа на территории северо – восточного Афганистана существовало древнее болгарское государство Балхара со столицей  г. Балк. Болгарские исследователи древней истории провели научную экспедицию в Афганистан, и нашли поселения, где до сих пор говорят: красивая, как болгарка или  работящий, как болгарин. В болгарском языке есть много слов, которые находят свои аналоги в языке пушту- древнейший и самый распространенный язык на афганской земле. Кстати, афганское выражение «красивая, как болгарка» говорит о том, что древние болгарки блистали божественной красотой. Это турки увели весь генофонд красивой болгарки.

После того, как я расстался со своей красавицей и кормилицей, начались беспорядочные отношения с девушками, которые менялись как в калейдоскопе. Моя девушка приводила с собой по несколько подруг – зависело от моих заказов. Но эти заказы касались только болгарских аспирантов. У нас не учились болгарские студенты, а только аспиранты. Вот для них мои девушки и приводили своих подруг.1964 Новый год я встретил в компании болгарских аспирантов на их территории. Они жили этажом выше – я на втором, а они на третьем. Их было четверо – каждому по девушке и я со своей .Сервировка соответствовала студенческому образу жизни: вместо изящных рюмок и стройных бокалов перед каждым стояли простые  стаканы или эмалированные  кружки. А из приборов – у кого вилка, у кого ложка. Еду и спиртное обеспечивали болгарские аспиранты, а я сервировал  самое главное блюдо – девушек. Тогда девушки были другие. Они встречались с мужчинами за  просто так, из-за любви к «искусству».       В шестидесятых годах начался процесс обучения иностранцев в советских вузах.

Иностранцы, естественно, вызывали большой интерес у советских девушек и женщин, а сами иностранцы просто балдели от их поголовной красоты. На этом первом в моей жизни праздновании Нового года в компании моих кровных собратьев из Балканского полуострова я ,можно, сказать «пустил петуха», то есть опозорился в их глазах. Мне было интересно, как болгары празднуют. Я ведь до этого никогда ничего не праздновал: ни исторические даты, ни дни рождения, если не считать религиозные праздники  в детстве. За десять минут до наступления Нового года болгары преподнесли каждый своей девушке подарки. Это выглядело очень мило и трогательно. Девушки просто сияли от радости. Ровно в 12 часов ночи пробили московские Куранты,  и наши руки устремились друг к другу, чокаясь по очереди с каждым. Болгары сообщили, что у них, когда чокаются, обязательно нужно смотреть в глаза тому, с кем чокаешься – это знак уважения и почтительности. Существуют разные версии этого обычая. Одна из них гласит, что особенно в средневековье, когда в высшем обществе шла борьба за власть, очень модным способом избавления от конкурента было отравление напитков. Поэтому, когда чокались,  поднимали бокалы на уровне глаз, смотрели не только в глаза, но и пристально вглядывались в содержимое  бокала – одинаковый ли цвет жидкости, нет ли там яда.

Итак, мы бурно, весело, с настроением чокнулись и начали пить. Я, воспитанный в советском рабочем духе, выпил залпом всю двухсотграммовую эмалированную кружку, чем  вверг в недоумение болгар. Один из них, кажется Стефан  Станишев, наклонился к моему уху и сказал дружески, полушутя:  свинья ты свиньей, кто же так пьет? И что ты дальше будешь пить? Я не обиделся, но хорошо запомнил этот урок на всю жизнь. Оказывается, болгары пьют понемногу, один-два глотка и ставят стакан. С тех пор я могу выпить залпом самое большее сто грамм. Но в 2009 году уже почти никто не пьет водку стаканами. Шампанское смакуют небольшими глотками, а водку и коньяк пьют рюмками в 25-30 грамм. Культура пития пришла и в СССР. Новый год тогда мы встретили весело и хорошо. Болгарские интеллектуалы придумывали разные игры, конкурсы, мы чередовали застолье с танцами- зажиманцами. Весь первый  курс мы этой же компанией болгар собирались каждую субботу и воскресенье на такие вечеринки. Я уже не помню имена всех болгар, кажется, это был Стефан Станишев, накануне субботнего вечера, обращался ко мне с такими словами: Ваньо, днес ще направим ли една алкохолно –  полова вечера с венерически изненади? По – русски это звучит так: Ванька,  состоится ли сегодня алкогольно – половой вечер с венерическими неожиданностями? Это меня очень веселило и забавляло. Со второго курса болгарские аспиранты перебрались в  общежитие биологического факультета. Один год на нашем факультете они изучали русский язык, так как вся дальнейшая учеба проходила  на русском языке – и никаких поблажек. На меня произвело большое впечатление, как болгарские аспиранты серьезно относились  к учебе. Они служили мне примером, хотя я и сам это хорошо понимал и учился более чем прилежно.

Среди болгарских аспирантов я хорошо запомнил Кирилла. Его лицо я наиболее четко запомнил. Он был высокого роста, крупные черты продолговатого лица, высокий лоб, плавно переходящий в едва намечающиеся залысины  по бокам лба. Что интересно, у Кирилла или Кирчо, были светлые волосы, в прошлом довольно густые, но уже начинающие катастрофически редеть. Кирчо всегда выглядел спокойным, добродушным, приветливым. Он весь струился какой-то рафинированной интеллигентностью. Он мне рассказал, что когда-то учился в одном классе с Лили Ивановой и, что она, после школы окончила медицинское училище,  и даже работала медицинской сестрой. Я испытывал при этом какое-то волнение от того, что я общаюсь с человеком, который так близко знал Лили Иванову, в те годы самую популярную певицу Болгарии. В шестидесятых годах гремели имена Лили и Эмила Димитрова. Они были  фантастически популярны как в Болгарии, так и СССР. Мне довелось впоследствии видеть живьем и Лили и Эмила. Они приезжали на гастроли в Одессу.  Эмила я видел из зала, а Лили очень близко. Дело в том, что я проводил  для  ее коллектива экскурсию по Одессе. Лили сидела рядом со мной на переднем сидении. В  конце семидесятых Лили была в расцвете своей красоты и творческого подъема. Я подружился с ее музыкальным режиссером, и он многое рассказал мне о Лили. Я узнал, что у Лили было много мужей. К тому времени якобы у нее был уже пятый муж – сын министра иностранных дел  или внутренних – уже не помню. Как причину частой смены мужей он назвал ее неумный темперамент, с которым никто не мог справиться- попросту говоря, никто не мог ее удовлетворить сексуально. Известно, что Лили маленького роста, но обладает большой грудью, которая, по ее якобы мнению, вносила дисгармонию в ее внешнем облике. В связи с этим Лили делала операцию по уменьшению груди.

В 2006 году Лили приезжала в Одессу по приглашению представителей болгарской диаспоры и дала концерт в зале русского театра. Когда она пела, проходя между рядами, я преподнес ей букет хризантем – ведь одним из ее многочисленных хитов является песня «Хризантемы». Так получилось, что хризантемы – мои любимые цветы и сама песня. Кстати, я впервые услышал, чтобы Филипп Киркоров пел на болгарском языке, когда он исполнял именно эту песню – одна из красивейших и трогательных песен. В 2007 году Лили выступала перед болгарской диаспорой на стадионе «Спартак». Тогда прямо с самолета, в дорожной одежде она дала сорокаминутный концерт и ее «уволокли» в Крым шоумены болгарского возрождения. Они использовали имя этой великой болгарской певицы для придания себе большей значительности и важности. А Лили было все равно – лишь бы платили. Помню, когда она уходила со стадиона, ее лицо почти было закрыто низко надвинутой кепки. Изнурительный труд артистки и прожитые годы оставили свой предательский отпечаток, но мы –  то помним Лили и молодой и блистательно красивой. Перед временем все бессильно в этом мире, кроме человеческого духа, отраженного в различных видах искусства.

Так случилось, из всех   болгарских аспирантов,  я запомнил имена только Кирилла и Стефана. Стефан на меня очень обиделся впоследствии, но об этом неприятном для меня инциденте я расскажу в более подходящем месте.

Прежде чем я вылечу из университета, мне хотелось бы рассказать  немного о студенте из Ганы Джонсоне. Это был долговязый, слегка неуклюжий молодой человек. Будучи ростом под один метр девяносто сантиметров, Джонсн при ходьбе немного горбился, руки висели плетьми. Губы у него были пухлые, навыкате,  будто накачены силиконом, в темно-коричневых глазах виднелись красные прожилки. В нем явно проглядывало нечто от обезьяны, но отличался добротой, кротостью характера. Учеба ему давалась трудно. У меня сложилось впечатление, что ему не хочется учиться, не  хочется потому, что нет стимула. Мне казалось, что он чувствовал себя в чужой среде очень неуютно:  ему чего-то не хватало, он чем-то томился,  и глаза его были наполнены какой-то необъяснимой грустью и почти болезненной тоской. И вот однажды, выпивая в очередной раз прямо в комнате, сидя на кровати, а не за столом, он признается мне.

– Ванчо, – говорит Джонсон, – я уже второй год живу в СССР, но у меня не было ни одной женщины. Я больше не могу. Мне плохо, мне очень плохо.

– Почему же ты мне раньше не сказал- упрекнул я его. Хорошо, постараемся решить эту проблему. И мы выпили за прекрасное будущее.

Я начал думать, как найти ему девушку. Больше всего я опасался неординарного, почти отталкивающего внешнего вида  Джонсона. Я тогда еще не знал, что мужчине нужно быть чуть красивее обезьяны, чтобы понравиться женщине. И народная мудрость оказалась правильной, как показали дальнейшие события. Я обещал помочь человеку, но представления не имел, как это воплотить на практике. После недолгих размышлений, ко мне приходит гениальная мысль: отправиться на танцы  в Ленинградский дом офицеров. Я  предположил, что капитаны дальнего плавания, просто советские офицеры, могут находиться вдали от родного дома  по причине, связанной с их  профессией, а скучающие женушки в это время могут позволить себе маленькие радости в виде танцев в доме имени воинского звания их мужей.

Прошло уже сорок шесть лет, я а помню, будто это случилось вчера. Я решил посетить с Джонсоном Дом офицеров в воскресение. Впервые в жизни я взялся за дело, о котором понятия не имел. Повторяю, большего всего я боялся, как общество офицерских жен и отдыхающих офицеров воспримут долговязого, слегка сгорбленного, иссиня- черного, с оттопыренными губами и красными прожилками коричнево – черными глазами представителя Африканского континента. Я старался подавить в себе эту неловкость, пытался выглядеть умеренно наглым и  раскованным. Танцевальный зал с огромной люстрой, блестящим паркетом и нарядно одетой публикой выглядел блистательно, празднично и красиво.  Я начал всматриваться в каждое женское лицо, ища эвентуальную любительницу свободной любви с мужчиной – квазимодо. Я смело приглашал на танец женщин разного возраста и танцевал только танго и вальс, хотя это была эпоха твиста  и рок-н-ролла, но до дома офицеров «растлевающая» танцевальная мода еще не добралась, Здесь жили старыми, добрыми традициями и обычаями. Я считал себя большим мастером вальса, любил это прекрасное хореографическое изобретение… Оказывается, в конце 18 века пятиклассники австрийской деревенской школы  в народной одежде станцевали впервые предшественник вальса. Австрия, Чехия и Германия считаются создателями этого  удивительного, бесконечно нежного и чарующего хореографического шедевра. Многие общественные танцы возникали по велению эпохи и исчезали, а вальс- император всех танцев, так же как кукуруза признана царицей полей, продолжает свою вечную жизнь, радуя человечество своей вечно молодой энергетикой. Люди, танцующие  вальс,  вдруг, как по неведомой команде, начинают улыбаться, они  охвачены духом веселости, почти  детской радости;  они расцветают в свободе вальсового кружения, они как бы приподнимаются над землей, будто бы парят, широко расправив крылья; кружась в вихре плавных и аристократических движений,  люди испытывают, невольно, какую-то возвышенность, легкость, красоту и восторг. Вообще вальс похож  на радостное ощущение бытия, на  праздник жизни. В самом вальсе  заложено хорошее настроение. В песне Е.Евтушенко «Вальс о вальсе» есть такие слова:

Пусть проходят года

Все равно никогда

Не состарится вальс.

…Итак, я танцевал, а Джонсон стоял как истукан, вылупив свои, с красными прожилками, глазища. Мне было его жалко, и я судорожно думал, как найти ему женщину. По наитию, или по зову интуиции, я пригласил даму лет тридцати, блондинку со средней длиной волос. Мы танцуем, а я  напрягаю мозги, с чего начать главный разговор. Я узнал, что она жена капитана дальнего плавания. Это придало мне уверенности, и в конце танго, я попросил ее пригласить на танец моего приятеля из Африки, ожидая ее праведного гнева. Но мне улыбнулась удача. Неожиданно для меня, дама, в сильном возбуждении, сказала: с удовольствием приглашу; я весь вечер только об этом и думала. Я не верил своим ушам. Когда начался очередной танец, дама пригласила Джонсона, который, как мне казалось, вот-вот брякнется в обморок от волнения и счастья. На следующий танец я ее пригласил, и мы обо все договорились. Почему-то свидание нам назначала дама на четверг, в семь часов вечера на углу Литейного проспекта и улицы Чайковского. Как я до сих пор помню этот адрес, мне неизвестно. Джонсон, когда узнал, что аж в четверг состоится встреча, чуть с ума не сошел. Он сказал с акцентом: я не доживу до четверга. Самое интересное, я вспомнил, что мне пришлось один раз станцевать с ее сорокалетней подругой. Я предпочитал в то время женщин старше себя, но не настолько же. Я был не против и пятидесятилетних жриц любви, но только, чтобы это оставалось неизвестным обществу и моим приятелям. А здесь, при таком огромном стечении блистательных женщин и девушек, я, жертвуя своей репутацией, вынужден был понизить свой «рейтинг» ради «сохранения дружбы между народами». Кроме того, «моя дама» не блистала красотой, а выглядела серой мышкой.

Я не стану в подробностях  описывать, как все эти дни доставал меня Джонсон, со страхом и ужасом выражая свою почти болезненную тревогу  о том, что дамы на свидание  не придут. Каждый день, по несколько раз, Джонсон, глядя на меня преданными собачьими глазами, говорил: ани нэ придут. Нужно видеть состояние  Джонсона, когда мы явились за десять минут раньше, а дам все не было; он нервно шастал  туда-сюда, будто бы ходил по иголкам и постоянно ныл, выл и доставал меня своими сомнениями. Но это цветочки. Когда, наконец(опоздав на десять минут) «нарисовалась» перед нашими очами «моя дама» одна, Джонсон, чуть не теряя сознание,  едва произнес: я же гаварил, что нэ придет. «Моя дама» поспешила успокоить его, сообщив, что питерская «миледи» уже ждет на квартире.

Мы тут же зашли в магазин  и купили две бутылки водки, колбасы, сыра, воды и пошли брать такси. Разумеется, за все платил Джонсон. Я уже не помню, какой это был район Ленинграда, но, кажется, ехали не долго. Действительно, дама Джонсона уже ждала на квартире. Хозяйка квартира накрыла быстро нехитрый наш стол, и мы без всяких лишних движений начали наливать и пить одну за другой. Потом хозяйка с нами  попрощалась, не ища особой причины в соответствии с законами этики, так как всем было понятно, зачем мы собрались. Как только хозяйка удалилась, мы потушили свет и начали раздеваться. Джонсону, как гостю СССР, я уступил единственную в комнате кровать, а сам устроился на полу –  на роскошной медвежьей  шкуре. Каждый занялся своим делом, не обращая внимания  друг на друга. В комнате стоял стон двух женщин и, время от времени, слышалось рычание Джонсона  и истошные крики при оргазме.

Никто ни кого не стеснялся.

Точно помню, что я три раза обработал свою даму, а Джонсон за это время ни одного раза не слез со своего счастья. А ведь прошло полтора часа. Я хорошо помню, что прошло столько времени, так как сильно удивился работоспособности негра. Я решил отдохнуть. Мы с моей дамой встали,  и сели за стол выпить да закусить. Но, прежде чем сесть за стол, я, шутя, можно сказать на радостях, хлопнул Джонсона по заднице, которая, как включенная в розетку, двигалась, ритмично, то вверх, то вниз. Картина была потрясающая: представьте себе белоснежное женское тело, поднятые вверх и в сторону ноги, как  прожектора в украинскую ночь, а между ними черное и длиннющее тело Джонсона. Я сам впервые был свидетелем  такого  зрелища. Чисто сексуальный вечер закончился великолепно. Все были довольны. Дама Джонсона обещала приходить в общежитие, что и делала в течение года. Моя дама тоже изъявила желание приходить ко мне в общежитие, но я решительно отказал ей, так как у меня было много молодых и красивых девушек, как из Ленинграда, так и из общежития. Студенток из общежития я тщательно скрывал, старался, чтобы никто меня не видел. Я нарушал свой принцип с некоторым опасением, так как шел только первый курс. Повторяю, наши филологини были эффектными красавицами, и удержаться от соблазна было очень трудно. Я очень благодарил судьбу, что учусь в таком престижном ВУЗЕ и ценил этот факт. Ведь,  перипетии студенческой жизни постоянно преподносили мне сюрпризы. Мне надлежало быть очень осторожным.

В конце учебного 1963-64 г.г. отношения между Джонсоном и его дамой стали портиться. Она мне жаловалась, что Джонсон «зажрался», стал ей грубить. Я возмутился, напхал Джонсону по полной программе, но, видно было, что он зазнался, почувствовал себя человеком. Она предложила заниматься здоровым сексом со мной, но я сказал ей, что после Джонсона, вряд ли я произведу на нее впечатление. Ведь у Джонсона был огромный член. Как-то он пришел из душа, стоял передо мной голый и растирал  все тело вазелином. Дело в том, что у него после душа очень сохла кожа и  лопалась- на черном теле появлялись белые прожилки. Очень любопытное явление. Так вот, стоит передо мной Джонсон голый. Я смотрю на его дружка, и мне пришла в голову мысль измерить величину пениса. Я взял линейку и приставил к его «колбасе» -вышло в свободном «полете» 18 см. Я попросил Джонсона возбудиться, чтобы измерить в стоячем состоянии, но у него не получилось. Так я и не узнал правды, но можно предположить, что в стоячем состоянии его дружок составит длину не мене 25 см.

Когда Джонсон поссорился со своей дамой и остался один, то снова начал выть и ныть. Я справедливого его выругал за потерю столь престижной дамы – жена капитана дальнего плавания – и, объятый свойственной мне жалостливостью, обещал найти очередную женщину. Мне пришлось идти в Дом культуры имени Кирова, где проводились регулярно вечера танцев. Там я познакомился с девушкой лет двадцати пяти и привел ее в общежитие. Я прямо сказал, что она будет  заниматься любовью с негром. На мое «счастье» она легко согласилась. После того как закончился первый сексуальный сеанс, я спросил ее, как ей понравился негр. Она сказала, что ничего особенно, мол, ничем не отличается от наших ребят. Я знал, что эта девушка недавно освободилась. Она работала продавщицей тканей и у нее образовалась недостача, за что ее и посадили.

С этой девушкой, которую Джонсон ничем не удивил, отношения продлились на несколько ее приходов. Потом она бесследно исчезла. Я сказал Джонсону, чтобы отстал от меня со своей сексуальной озабоченностью, так как мне надо учиться. Джонсон  имел привычку сидеть на кровати, ставить перед собой стул, сервировать его водкой, нехитрой закуской и пить. Я отказывался составить ему компанию только по будням. Если же в субботу вечером он выпивал и предлагал мне, я не отказывался, хотя рисковал быть подкупленным и позволить ему снова просить найти ему даму. Он  с месяц  героически продержался, но сидя передо мной, глядел  просящими, жалобными собачьими глазами, пытаясь выдавить у меня слезу сочувствия. Где-то в середине октября он меня все-таки дожал, и я согласился что-нибудь придумать. И придумал. Я знал, что у Гостиного двора на улице Садовой собираются проститутки. Надо иметь в виду, что на дворе стоял 1964 г. Я позже ближе познакомлюсь с этой стороной жизни советского общества, в котором через двадцать лет окажется, что нет секса, по известному выражению одной коммунистки во время телемоста между Америкой и Москвой .Над этим смешным и грустным утверждением до сих пор не перестают издеваться и паясничать. Как окажется впоследствии, проституция никогда и ни в одном человеческом обществе не прекращалась и расцветала как белая акация в конце мая в Одессе. Еще позже, когда наступит в нашей стране свобода слова, во многих печатных изданиях появятся статьи о процветании проституции в первые годы советской власти. Как известно, новая власть отрицала все, что было до нее: русскую культуру, русскую литературу, живопись, архитектуру и т. д. Но самое страшное, что совершила новая власть- это отрицание института брака. Большевики объявили свободную любовь, а  проституция при этом приняла катастрофические масштабы. То, что мужчины и женщины вступали в беспорядочные и свободные половые отношения – это одна сторона безнравственности нового общества. Другая сторона- это проституция везде и всюду. Существовали уличные проститутки, которые стояли с веревкой –  петлей. Заводила дама своего клиента в парадное,  одевала один конец веревки на шею, а во второй конец продевала ногу, поднимая ее вверх. Так проститутка удерживала свою ногу, как это делают художественные гимнастики, для удобства клиента.

У меня создалось впечатление, что большевистская власть  старалась не оставить камень на камне от предыдущей русской жизни, размазать, как говорится, по стенке, Россию. И размазала так, что до сих пор, кто входил в состав этого преступного союза, не могут оправиться,  и пожинают горькие плоды марксистско-ленинской идеологии.

Так вот, эта новая власть металась из одной крайности  в  другую; от разнузданной уличной проституции и свободной любви  перешла к радикальным мерам по установлению новых морально – нравственных принципов, как – то; за поцелуй в парке на скамеечке арестовывали и штрафовали, писали на работу, требуя общественного порицания. Организовывались товарищеские суды, на которых вчерашние развратники судили своих сограждан за аморальное поведение. Сложное и странное существо человек, Мне кажется, что самые лучшие люди это те, кто по профессии гуманитарий. Самые страшные и отвратительные люди это те, кто имеет власть. Среди этой категории первое место по ущербности и мерзости занимают работники правоохранительных органов. На самом деле они ни права не защищают и, тем более, никого не охраняют. Нет, они охраняют, но только в тюрьме. Работники милиции  или полиции самые подлые и гадкие представители человеческого рода. Они самые жестокие и безжалостные. Понятно, что специфика работы сильно повлияла на изменение их психики. Самое  простое – это поставить себя на месте другого человек, не делать другому того, чего не хочешь себе. Но в том – то и дело, человек власти  ложно думает, что с ним такое не случится, и обращается с другим человеком  нечеловечески. Менты- это узаконенные бандиты. Не случайно народ прозвал работников милиции «мусорами».

Бандиты во сто раз лучше бандитов-милиционеров, если можно употребить к ним слово «лучше». Они коронуют себя званием вора в законе и живут по своим понятиям. Они, конечно, подонки и отбросы общества, но общество в отношениях многих из них в свое время проявило немало несправедливостей. И эти люди поняли, что общество само по себе ущербно, аморально, безнравственно, но под маской различных должностей или просто ипостасей скрывает свое истинное лицо. Ворам в законе нельзя работать, потому что они знают – в обществе очень много, с виду приличных,  людей на высоких должностях,  а на самом деле они ничего не производят и живут за счет порядочной части  общество, той части общества, которая по своему генетическому коду находятся на более высокой ступени развития. Воры в законе как бы идентифицируют себя с чиновниками, которые всегда воровали бюджетные средства. Порядочные люди  живут по принципу индуистской философии: живи сам и давай жить другому. Эта часть человечества генетически  склонна  к творчеству и созиданию. Благодаря этой части  человечества и существует еще жизнь на Земле.

Коммунистическая идеология провозгласила свободу, братство и равенство между людьми. На первый взгляд очень красивые слова, но, к сожалению, это только слова, так как никогда Земляне не станут братьями в отношении друг к другу. Никогда Земляне не будут равными между собой и никогда не получат полной свободы. Еще не было на земле общества, где бы эти три,  красивые, слова были реализованы в жизнь. Самое совершенное общество это то, в котором правит закон общий абсолютно для всех, где каждый человек имеет право наиболее полно реализовать свои способности, данные ему природой и генетикой.

Человек, как известно, состоит из добра и зла. Все в этом мире состоит из плюсов и минусов. Человек может быть работящим и лентяем, способным и бездарным, красивым и уродливым, сильным и слабым, добрым и злым, хорошим и плохим. Как эти люди могут быть равными между собой?  Они могут быть равными только перед законом, и о другом равенстве речи  не может быть.

И если мы осуждаем проституток, то как же нам относится к себе, если мы пользуемся их услугами.? Разве мы не такие же проститутки как они? Чем же я лучше, покупая продающуюся  мне женщину?

Я, лично, приучил себя в жизни к тому, чтобы никогда не спешить с осуждением кого-то.  Я замечал  как люди с насмешкой и сарказмом смотрят на необычно, не традиционно одетых   девушек  или юношей. Именно молодежь является носителем чего-то нового в обществе, которое привыкло к чему-то и не может понять и принять новое в одежде, в литературе, искусстве, живописи и т.д.

Я никогда не мог понять мужчин, которые увидев в другом мужчине что-то из ряда вон выходящее, начинают осуждать или иронически ухмыляться. Да какое твое дело кто как одет или какую прическу носит ?  Что тебе до этого? Ан, нет. Я понимаю женщин. Они в своем злословии, зависти становятся еще более очаровательными. Это в их натуре. Но чтобы мужчины тратили энергию  на злословии, иронии, сарказма в отношении себе подобных или женщин – это мне никогда не было понятно. Я всегда думал, что в подобных мужчинах доминируют женские черты психики и восприятия окружающего мира.

Люди они такие, какие есть, и мы должны относиться друг другу терпимо, с уважением к хорошему человеку. А если человек становится зверем по отношению к другому человеку, то здесь должны вступать в силу законы общества и принимать соответствующие меры, чтобы защитить и оградить порядочных людей от моральных  уродов.

Но вернемся к проблемам Джонсона из Ганы и его приятеля. Когда стемнело, мы втроем отправились к Гостиному двору на Садовой улице. Я впервые занимался снятием проститутки. Понятия не имел с чего начинать, как подойти, что сказать. Мы стояли и пристально всматривались в лица женщин, которые крутились на этой точке. Я ничего приличного не видел, а потом решил, что для моих приятелей подойдет любая. Я, наконец, решился и подошел к довольно невзрачной, почти неопрятно одетой женщине и предложил ей своих ребят. Она согласилась, мы взяли такси и поехали к ней домой. В каком районе Ленинграда находилась ее квартира, я уже не помню, но район относился к новостройкам. Квартира оказалась однокомнатной и без кровати. На полу лежал матрац и не первой свежести простыни. В квартире еще был мужчина. Кем он приходился женщине, я не выяснял. Сколько денег она запросила, я тоже точно не помню, но, кажется, 20 или 25 рублей с клиента. На кухне мы выложили свою выпивку и закуску и начали пить все вместе. Выпили  несколько раз по пол – стакана водки,  и дама пригласила первого клиента. Джонсон, по праву моего приятеля, отправился первым. Мы продолжали наливать и выпивать. Я старался пить по немного, так как, начиная с нового 1964 года под влиянием моих друзей из Болгарии,  заимел привычку употреблять водку чарками, а не полными стаканами. Через пол – часа, примерно, Джонсон является на кухню и как-то странно, сдавленным голосом, изображает не то саркастическую улыбку, не то хихиканье, из которых было непонятно, доволен он или нет. Вслед за Джонсоном направился в комнату секса его приятель. Я уже точно не помню, но, кажется, каждый из них сделал по две сексуальные ходки. Я забыл отметить, что дама, дабы больше заработать, на предварительных переговорах включила и меня в число своих «жертв», но я ее разочаровал, объявив, что  меня  ее секс не  интересует. Где-то, около пяти часов утра мы покинули «дом счастья» для моих приятелей из Африки. Взяли такси и поздно утром  добрались до   общежития. Начинался тяжелый день понедельник. Я пошел бриться, мыться и собираться на лекции. Как всегда я приготовил себе завтрак из двух картошек и одного яйца как в сомнамбуле, перекусил и поехал в университет. На лекциях тяжелой глыбой на мои очи ложился сон. С большим трудом я досидел все лекции и побежал домой спать.

Это была последняя боевая операция по удовлетворению сексуальных потребностей моего несчастного приятеля из Ганы Джонсона. До его исключения из университета у него уже не было связей с русскими женщинами. Уже после моего исключения, до которого оставался один месяц, на третьем курсе исключили и Джонсона. У него оказалось пятнадцать несданных экзаменов и зачетов. Без меня он совсем  потерялся; начал усилено пить, учебу забросил, бродил по коридорам общежития и кричал в пьяном угаре – «дискриминейшен, дискриминейшен!» Исключение Джонсона из университета в то время выглядело как нечто экстраординарное явление. До него и после ничего подобного в советских вузах не случалось. К иностранцам у нас относились лояльно и снисходительно. Советской системе надо было зарабатывать друзей, насаждая свою несостоятельную идеологию во всех уголках земного шара. Нашему народу эта сомнительная дружба обходилась очень дорого. Миллионы тратились на содержание компартии в других странах, а народ наш получал мизерные деньги,  и всегда одалживал пятерку до зарплаты. Советские люди что-то хорошее, дефицитное не покупали, а доставали.  Работал же наш народ  по восемь часов в день и в три смены.

Судьба Джонсона сложилась трагически. В первое время после исключения я время от времени приходил в общежитие номер четыре на ул. Шевченко,25. Я работал на заводе токарем и снимал угол у пожилой татарки. Дом находился на  территории Василеостровского рынка. Мы спали вдвоем в одной комнате на первом этаже. Я приходил поздно и тихо ложился, чтобы не потревожить хозяйку.

Иногда хозяйка уезжала, и тогда я приводил девиц на всю ночь. А когда хозяйка была дома, мне приходилось заниматься сексом прямо в парадном. Хорошо, что батарея зимой всегда была почти горячей. У греющей батареи, стоя, то лицом к лицу, мы отдавались со свойственной молодости энергией. Правда, приходилось правой рукой, приподняв вверх, держать  под колено ногу девушки для более глубокого проникновения в нею. Но подробнее об этой стороне моей жизни чуть позже. Надо закончить рассказ о судьбе Джонсона. В одном из моих посещений общежития, я зашел прямо в нашу комнату, но Джонсон отсутствовал. Я вышел в коридор, чтобы поискать своего дружка. Только я вышел из комнаты,  вдруг вижу, в конце коридора,  идет Джонсон и кричит «дискриминейшен», повторяя это слово как рефрен. Джонсон подошел ко мне и почти со слезами на глазах обнял меня и крепко прижался. Мне стало страшно жалко его, и я сам почти не заплакал. Я стал его успокаивать. Мы зашли в комнату, он сел на свою кровать, а я на бывшую свою, напротив. У Джонсона на стуле перед кроватью «отдыхали» водка и закуска. Мы начали пить и беседовать. Как всегда, прежде чем выпить, Джонсон выливал несколько капель водки на пол, произнося: это тебе, Бог. Он был очень религиозным человеком. Джонсон рассказал, что без меня ему трудно, что ему не хочется не то что учиться, а и жить. Я понял, что без меня он совсем потерялся. Парень катился под гору жизни, и остановить его уже ничто не могло. Я уже не мог уделить ему должного внимания, так как  много работал на заводе, чтобы заработать на поездку в Москву для поступления в Московский университет. Дело в том, что в июле месяце 1965 г. я посетил проректора университета Сафронова, подав заявление на восстановление. Сафронов довольно сухо отказал мне в восстановлении, выдвинув в качестве аргумента тот факт, что, видите ли, еще рано, мол, я не успел еще исправиться, что слишком малый срок прошел. После этого жестокого отказа( ведь Сафронов не знал, да и знать не хотел, что я круглый сирота и что я совсем один  в этом мире) мне пришла в голову мысль не «ждать милостей от природы» и поступать в Московский университет. Так как в столичном вузе не изучался болгарский язык, да и другие славянские языки, я решил поступать на испанское отделение. Весь июль месяц я работал по шестнадцать часов, то есть по две смены подряд, чтобы заработать средства на пребывание в Москве на период сдачи вступительных экзаменов. Как развились дальнейшие события моей жизни, я расскажу после завершения рассказа о судьбе Джонсона.

Та наша встреча оказалась последней. Джонсона исключили, и он уехал не в Гану, а в Германию. По рассказам его приятелей, он якобы работал в Германии на мойке машин и, будучи в нетрезвом виде, попал под машину и погиб. Не знаю почему, но в моей душе, когда я возвращался мыслью о студенческих годах, всегда закрадывалась   какая- то щемящая грусть и даже боль, связанных с трагической судьбой этого тихого, спокойного и очень доброго африканского парня. Мне всегда казалось, что эта информация о гибели Джонсона ошибочна и что Джонсон жив. Во всяком случае, он жив в моей памяти, пока я жив.

Работа на заводе  Васильевского острова.

——————————————————–

Хорошо, что у меня была специальность токаря- универсала. Оказалось, что я не потерял прежних навыков и справлялся с работой довольно успешно. Мы подружились с моим мастером- начальником. Он был чуть старше меня. Этот парень очень любил изящную словесность и даже входил в какой-то литературный кружок, уже  имел публикации своих коротких  рассказав. К сожалению, мне не довелось прочитать  ни одно из его произведений, но из его рассказов я понял, что его волнуют темы из рабочей жизни. Я уже не помню содержание наших бесед после работы, но с ним мне было интересно. Помню, во время работы он подходил к моему станку, подолгу стоял и вел какие – то разговоры. Видно было, что ему со мной интересно, что ему есть с кем поделиться своими мыслями, а это был действительно мыслящий человек с творческой жилкой. Я до сих пор помню его внешность. Он обладал каштановыми  волосами, слегка продолговатым лицом, коричневыми  глазами и высоким лбом, с двумя выдающимися шишками по бокам. Ростом он был на три-четыре сантиметра выше меня. После работы очень часто мы шли вместе, заходили в какое-то кафе, он брал что-то поесть и выпить и мы наслаждались взаимным общением.  Этого интересного заводского парня я запомнил на всю жизнь. А запомнил потому, что он был умным, симпатичным, обаятельным и, главное, добрым человеком. Для меня, абсолютно одинокого человека в чужих краях, всегда было большой радостью встреча с умными, отзывчивыми  и, главное, добрыми людьми. В своей борьбе за выживание один на один с жизнью, я очень нуждался в человеческой отзывчивости и доброте. И этот заводской молодой мастер, удивительным образом,  вошел в мое положение и всячески мне помогал, шел на встречу в моих нехитрых просьбах. Кто бы без него дал мне возможность работать по две смены? А никто.

Достоевский провозгласил, что мир спасет красота, но  я уверен, что мир спасет не красота, а доброта и взаимное уважение между людьми. Если в содержание слова красота входит и доброта, тогда  можно согласиться  с Достоевским. Доброта  есть константа, а красота изменчива, если иметь в виду только внешность, а если иметь в виду красоту человеческих отношений, красоту искусства во всех его проявлениях, то это другое дело. Мне кажется, что выражение Достоевского расплывчато и  неопределенно. Вообще – то, мир ничто не спасет. Всегда было так:  одни цивилизации погибали, другие возникали, а Вселенная –  вечна, и эту тайну ее вечности человек никогда не разгадает.  И вряд ли во Вселенной есть цивилизация, которой под силу  решить эту задачку. Я верю в инопланетян, но почему они до сих пор не связались с нами? Мне так хочется с ними познакомиться; может быть, они расскажут мне  о том, как возникла Вселенная. Объяснения земных ученых меня не устраивают. Вот куда увели меня воспоминания о хорошем, добром и умном моем собеседнике из рабочей среды города на Неве.  Но вернемся на основную магистраль моего нехитрого повествования.

В то время как Джонсон не жил, а мучился в неизлечимой депрессии, я вкалывал на заводе и готовился начать жизнь сначала. Не имея никакой внешней опоры, я надеялся только на себя. Не помню, по какой причине, но мне пришлось поменять первую квартиру и снять угол у татарки. Именно на первой квартире я одалживал пятнадцать рублей у Корнелии  Мавровой (царствие ей небесное). Ведь у Корнелии были прекрасные родители, которые всегда готовы  отдать последнее ради счастья своих детей. Они так и поступали до конца своих дней. Как я уже говорил, деньги вернул через сорок лет, да еще и подарил  в какой- то из ее приездов в Одессу пятьдесят рублей. Именно в этот период она испытывала финансовые трудности, вызванные обучением ее сына Валентина в Болгарии.

Валентин только после смерти матери взялся за ум, и сейчас, кажется, учится на пятом курсе медицинского института в Софии. Его кузена Карина из Швейцарии следит за ним и контролирует, и даже помогает материально. Валентин прекрасно овладел болгарским языком и даже приобрел все присущие болгарам манеры. Из общения с ним я обратил внимание,  что Валя в своей речи использует много жаргонных словечек. Я отношусь с большой любовью вообще к жаргону, как русскому, так и болгарскому. Русский тюремный жаргон обладает большой образностью, что меня и очаровывает и забавляет. Новые поколения заключенных продолжают развивать и дальше лексику тюремного жаргона, обновляя его и расширяя. Просто дивишься филологической фантазии этих далеко не филологов.

                                      Евгения      ШИР

                                     =================

В сентябре 1964, то есть, в начале второго курса я познакомился со студенткой Ужгородского университета Евгенией Шир. Она была прислана на наш факультет для прохождения филологической практики по русскому языку. Женя была маленького роста, хорошо сложена, и чертами лица, самим овалом чем- то напоминала знаменитую киноактрису Эвелину Быстрицкую. Мы сблизились с ней настолько сильно, что ее отъезд из Питера оказался для нас тяжелым испытанием. Один месяц ее практики стал для нас праздником жизни. Мы радовались каждой нашей встрече. И когда кончается праздник очень тяжело входить в русло обыденной жизни. Женя уехала продолжать учебу в красивом городе Ужгороде, и мы до новой встречи не переставали писать письма друг другу. Ни Женя, ни я не могли себе представить, что  через два с половиной месяца после ее отъезда, со мной может произойти настоящая трагедия – исключение из университета.

                Уже не помню точно, в какой месяц, кажется ранней весной, Женя приехала ко мне в Ленинград. Я одолжил денег у моих болгар – аспирантов, снял в гостинице «Октябрьской» полу – люкс( по блату, так как меня знали как переводчика), заранее договорился в ресторане, заказал алкоголь и еду прямо в номер. Официантке назначил время, когда сервировать стол в номере. Я встретил Женю на  Московском вокзале, который рядом с гостиницей, и привел в номер. Когда Женя увидела шикарный номер по тогдашним меркам и красиво накрытый стол, порывисто обняла меня, крепко прижалась к моей груди и целовала меня по всему лицу, орошая мои щеки капельками своих девичьих слез. Она разложила свои вещи – самое необходимое взяла – и мы сели ужинать. Уютный и приятный  номер, красиво сервированный стол и мы, радостные и влюбленные – все это создавало атмосферу настоящего романтического вечера. Пили, ели, говорили, и в  восемь часов вечера легли в постель. Мы не спали всю ночь. В восемь утра я пошел принимать душ, и у меня закружилась голова. Я сел в ванную, пустил полу- теплую воду и сам себе говорю: ша, парень, тихо, держись, счаз пройдет. Я пришел в себя очень быстро. Потом Женя приняла душ, и мы сели завтракать. За столом мы начали считать, сколько же раз у нас был секс. Я утверждал, что пятнадцать раз, а Женя – шестнадцать. С восьми вечера и до восьми утра мы не переставали отдаваться друг другу. Ей уже было больно, когда я вводил своего дружка. После очередного оргазма мы вновь и вновь жаждали друг друга. Я возбуждался мгновенно. Мой дружок деревенел до боли и требовал освобождения. Мне было двадцать шесть лет, а Жене – двадцать. Надо заметить, что мы не были  сведущи в сексуальных делах, поэтому поза ее была классической. Никаких поз со спины, никакого орального  секса мы себе не позволяли, да нам и в голову это не приходило. В этот же  день, вечером, Женя уехала в Ужгород.

Так  как Женя имела родителей, и они ей помогали материально, то у нее было больше возможностей, и она еще раз приехала   ко мне. Хотя я  и работал тогда на заводе, но снять номер в гостинице все же у меня не было возможностей, да и моя хозяйка пребывала в Питера. Поэтому в этот приезд Жени я повел ее на квартиру моего приятеля. В этот раз ночью мы почти не могли бурно, много и свободно отдаваться. Буквально рядом на другой кровати спал мой приятель. Мы делали все тихо. В этот раз я попросил Женю поцеловать моего дружка, но она долго упиралась, но я настоял. Самое смешное, что Женя попросила одеть на член что- нибудь. Презервативов не было у нас, и поэтому я использовал какой- то целлофан Удовольствия никакого,  и мы прервали эту пародию на оральный секс. Днем, когда приятель уходил на работу, мы наверстывали упущенное, но уже не было того сумасшествия, которое случилось в гостинице. Все же условия, уют, обстановка играют огромную роль в интимных отношениях между мужчиной и женщиной. В третий раз мы встретились с Женей на ее территории. Это был последний раз.

Буквально за полтора месяца до моего отъезда в Москву, я попросил моего приятеля-мастера дать мне одну неделю отдыха. Разумеется, мастер мне не отказал, и я поехал в Ужгород, где никогда не был. Женя жила на квартире, а я снял номер в местной гостинице «Ужгород». Женя наотрез отказывалась встречаться со мной  в гостинице. Она боялась себя скомпрометировать – городок маленький, все друг друга знают. Это вызвало во мне некоторое недоумение. Нам приходилось отдаваться в парадном, стоя. Мне это начинало раздражать, но виду не показывал. Днем Женя ходила на лекции, а я гулял по окрестностям Ужгорода. Очень понравился мне пригород Невицкое. Прекрасные пейзажи. Буйная растительность лиственных и хвойных деревьев покрывала невысокие горы, где- то поблизости журчал горный ручеек, рядом ресторанчик на искусственном плато, окруженное  пышной зеленью. Я сидел на открытой веранде и пил чудесный кафе с сигаретой(я никогда не пил кофе без сигареты), любуясь роскошной картиной закарпатской природы. Вообще в Западной Украине очень серьезно относятся к приготовлению кофе. Они делают очень вкусный кофе. Впоследствии, когда я буду отдыхать в северной Италии, в ста километрах от Венеции, я и мой спутник- приятель, возвращаясь с пляжа, обязательно заходили в бар на нашем пути. Там пили пиво и кофе. Кофе, буквально два – три глотка, стоил два с половиной доллара. Попивая вкусный итальянский кофе с сигаретой, я мысленно возвращался на тридцать лет назад, вспоминая кофе в Невицком и в Ужгороде. Оказывается, что кофе как в Италии уже готовили тридцать лет тому назад в Западной Украине. Вот такие дела. Этот очаровательный пригород Ужгорода запомнился мне как одно из прекраснейших мест Западной Украины.

                 Не знаю почему, но Женя потребовала, чтобы я отдал ей все свои деньги и оставил себе только на мелкие расходы. Вероятно, чтобы не прогулял, или не потратил на другую девушку. Я покорно ее послушался. На третий или четвертый день мы остались с ней вдвоем в квартире и решили воспользоваться случаем. Женя сказала, что раздеваться не будем, но я решил хоть пиджак снять и только начал снимать вдруг слышу сердитый голос Жени: я же сказала, не надо раздеваться,- раздраженно и сдавленно резко выстрелила она. Я говорю,- ну хоть пиджак сниму. Женя еще больше повысила голос, который вылился в крик. Я  резко надел   пиджак, и начал впопыхах собирать свой нехитрый чемоданчик, типа дипломата. Женя меня останавливала, шла за мной до выхода из квартиры, но я даже не обернулся. Я всегда задавал себе вопрос, почему  Женя не выбежала догонять меня и вернуть? Я бы вернулся. Но Женя не побежала за мной. Почему? Ведь она дважды приезжала ко мне, и вот я приехал к ней – значит, мы оба были чем-то сильно мотивированы. Я не помню, чтобы испытывал сильное чувство любви, но Женя мне безумно нравилась, меня тянуло к ней не только из-за секса.      для этого дела у меня были женщины в Питере. Я предполагаю, что Женя не побежала за мной, думая, во-первых, что у меня нет денег на дорогу, и, что я все же вернусь, одумавшись и, вероятно, боялась, что соседи услышат и увидят нашу ссору. Как я понял, она тщательно скрывала наши отношения от глаз и ушей общественности. Когда я вышел на улицу, направляясь на автовокзал, вспомнил, что деньги-то у Жени. Но гордость мне не позволяла вернуться. В тот момент у меня вообще не было денег. Я просто не взял у Жени очередную порцию на мелкие расходы. Я остановился в недоумении: как же ехать? И вспомнил о жене генерала, с которой познакомился в поезде, когда ехал к Жене. Звали ее Ольгой. Ей было тридцать девять лет, но выглядела, максимум, на двадцать восемь- тридцать. Вообще Ольга была такой красивой блондинкой, такой эффектной, что никому и в голову не придет думать о том, сколько ей лет. Она дала мне свой адрес. Пригласила в гости в Мукачево, обещала показать женский монастырь. Из разговоров в поезде я узнал, что у нее муж погиб во время съемок фильма «Война и мир». По словам Ольги, за ней пытался ухаживать постановщик фильма режиссер С.Бондарчук. Как погиб ее муж, я уже забыл, но факт, что она была свободной женщиной и жила абсолютно одна. Мы очень приятно провели время в поезде и оба испытали взаимные симпатии. Я тогда был уже начитанным молодым человеком, и поэтому мог произвести  впечатление интересного собеседника. Беря у нее адрес, я и не помышлял в этот раз заезжать к ней, так как  был весь во власти Жени, к которой меня влекло как магнитом. Видно провидение меня вразумило взять у Ольги адрес. Я только не помню, она ли сама мне предложила, или я  попросил. Думаю, что она, а как откажешься взять адрес у такой красивой женщины, типа Мэрелин Монро( настоящая  фамилия  и имя Норма Бейкер). В те годы(60-е) ее имя было у всех на устах и в фантазиях, особенно после фильма «В джазе только девушки». Этой американской  актрисе подражали женщины в прическе, одежде, и поэтому  в те времена она была эталоном красоты.  Глядя сейчас, с расстояния в сорок пять лет, на этот мой разрыв с Женей, я, думаю, что тогда я  подсознательно предполагал, что  найду приют у Ольги- генеральши. На Женю я не только сильно разозлился, но я был просто взбешен, и  не мог допустить, чтобы дорогая мне женщина, неуважительно, оскорбительно кричала на меня. Забегая вперед, скажу, что, когда мать моей первой жены, в присутствии моих дяди и тети, у них дома, что значит – у меня дома  – нахамила мне, назвав гомном, – это послужило поводом безболезненнее развестись, хотя я развелся из-за того, что впервые в жизни по настоящему полюбил, и это было моя первая и последняя  подлинная любовь. Разумеется, мне было очень жалко своей первой жены – она ведь ни в чем не виновата. Как показала жизнь, моя первая жена оказалась лучшей из последующих двух. Но об этом в свое время.

 С тех пор я никогда ничего не слышал и  не знал о Жене. Сейчас мне очень хочется узнать, как сложилась ее жизнь.

                               ОЛЬГА- генаральша.

                              ===================

            Итак, я, взбешенный,  шел к автобусной остановке. Меня всего колотило, я  был готов все рушить на своем пути. Я мучительно думал, как доехать до Мукачево. И придумал – рассчитаться с водителем часами. Шофер удивился поначалу, а потом взял мои часики, которые стоили гораздо больше билета. Но у меня не было выхода, и я с легкостью расстался со своими часиками. До Мукачево я ехал стоя возле входной двери, так как автобус был переполнен. Я был молод, и стоять мне не составляло большого труда. Я не мог почувствовать усталости, потому что зло на Женю меня распирало. Кроме того я был отвлечен мыслями о неожиданной грубости Жени. Я рассуждал, пытаясь понять, почему она так резко со мной обошлась. Ведь до этого мы никогда с Женей не ссорились. Наоборот, она всегда проявляла ко мне уважение и восхищение, а тут неожиданно вспылила. Я мысленно начал ее оправдывать; Женя, рассуждал я, очень боялась скомпрометировать себя перед хозяйкой квартиры, она, вероятно, хотела представить наши отношения, как конфетный – цветочный период, чисто духовными, без сексуальных проявлений. Именно боязнь, что хозяйка узнает, что мы кувыркались в постели, и спровоцировало ее неожиданный гнев. Она хотела скрыть наши истинные отношения не только перед хозяйкой, но перед общественностью. Ведь злые языки валяются на каждом углу, того и гляди –  ужалят. Город маленький, все друг друга знают.

Так, находясь полностью во власти своих размышлений, я незаметно приехал на автостанцию Мукачево. Я впервые оказался в этом городке. Надо заметить, что у меня абсолютно отсутствует навигационное чутье, т. е., я почти не ориентируюсь в незнакомом городе, и поэтому всегда спрашиваю. Путем нескольких вопросов к прохожим, как найти нужную мне улицу, я добрался до дома моей генеральши Ольги. Она, на мое счастье, оказалась дома и очень мне обрадовалась. Ведь тогда мобильных телефонов не было. Видя, с какой радостью меня встречает Ольга, у меня буквально отлегло на сердце. А если бы она уехала куда-нибудь, и вообще ее не было бы в городе? Чтобы я делал без копейки денег в чужом городе? Но все обошлось. Святой Николай, в день которого я родился, оберегал меня. Ольга тут же начала накрывать стол, поставила бутылку водки, и мы начали чокаться за встречу. Я, к этому времени, уже было сильно проголодался,  и после трех рюмок почувствовал себя слегка захмелевшим. Мы выпили на брудершафт, начали целоваться, и,  не откладывая в долгий ящик, быстренько сбросили с себя одежду и страстно утолили первый сексуальный голод. Надо отметить, что Ольга начала сама с орального секса, но тогда он мне не был так необходим, как в более  зрелом возрасте, когда  он служит для  усиления возбуждения. Любому мужчине безумно нравится, когда женщина целует его член, но настоящий мужчина также знает, какое удовольствие получает женщина, когда мужчина засасывает ее клитор и касается языком. В то время я еще не был готов доставить женщине подобное наслаждение, да Ольга от меня и не требовала этого. Впоследствии у меня будет много сексуальных контактов с женщинами Западной Украины, и я сделал вывод, что они уже в те дикие советские времена были более осведомлены в сферах секса, и для них оральный секс также естественен, как и обычный. Вот один из примеров. Это было в Крыму, кажется в Ялте. Я познакомился со своей коллегой по бюро путешествия и экскурсий. Мы привезли туда своих туристов и во время экскурсии мы с ней познакомились. Вечером, когда все уже отдыхали, мы с ней встретились. Я попросил у своего водителя- приятеля ключ от автобуса, так как в гостинице не было свободного номера. Мы сели посередине автобуса и взялись за приятное дело.   Мы отдавались  на сиденье в позе наездница. Она меня предупредила, чтобы я заканчивал оргазм ей в рот. Я не спрашивал почему – и так понятно – чтобы не забеременеть. Она точно во время резко сползала   вниз и набрасывалась на член, заглатывая его полностью. Оргазм получался  необыкновенно сладким и острым. Я всегда удивлялся тому, как женщины точно чувствуют, когда у мужчины наступает оргазм.  Эта моя коллега была очень красивой и удивительно аппетитной женщиной, и мы всю ночь в туристическом автобусе «Икарус» отдавались друг другу с жадностью.

Больше наши туристические тропинки не пересекались. А жаль!!!

Но вернемся к Ольге, которая тоже была очень сладкой и аппетитной женщиной. Повторяю, ей было 39 лет, но тело ее выглядело, как у двадцатилетней девушки. Грудь у нее была средних размеров и гармонировала с ее ростом и стройной фигурой. Ольга была очень сексуальна, и относилась к тем счастливым женщинам, которых постоянно хочешь. Насколько помню, после пятиминутного перерыва, мы повторили половой акт, оделись, сели за стол, выпили, закусили, и Ольга предложила мне показать женский монастырь и окрестности Мукачево. Я приехал к ней около часу дня, а поезд отправлялся около семи вечера. Ольга позвонила на вокзал и узнала расписание движения поездов на Ленинград.

  Мы пошли гулять, и теперь я спокойно мог разглядывать незнакомый мне город. Я подробности уже не помню, но Мукачево в сравнении с Ленинградом  выглядел малюсеньким провинциальным городком, но красивый своей природой и аккуратными, добротными одно и двух – этажными домами. Дело было в июле, и поэтому город утопал в пышной зелени. День был солнечный, теплый и уютный. После стресса, вызванного Женей, я, наконец, расслабился, меня как бы отпустило, и я наслаждался жизнью. Ольга мне рассказывала о том, о сем по дороге к монастырю, знакомя с достопримечательностями этого очаровательного городка.

         Еще за столом я рассказал Ольге, что случилось у меня с Женей, что мои деньги остались у нее. Ольга заверила меня, что проблем нет, на билет она даст мне денег. В моей душе поселился покой, и я прекрасно себя чувствовал.

 Незаметно мы довольно быстро дошли до женского монастыря. Мне повезло: Ольга по дороге рассказала, что игуменьей, то есть, настоятельницей, монастыря является тридцатилетняя красавица. И вот, когда мы приблизились к воротам почти вплотную, Ольга чуть не закричала: смотри, смотри, вон она идет. Я успел вглядеться в ее лицо на мгновенье. Оно как яркое солнышко выделялось на фоне черного платка. На территорию монастыря  никого не пускают, поэтому мы удовольствовались только  красавицей- монахиней, широким двором и постройками вдали. Но и этого было достаточно. Я тогда еще удивился: надо же, в советское коммунистическое и зверски атеистическое время существуют монастыри. Потом я узнал, что  Западной Украине  советская власть давала кое -какие поблажки.

 От монастыря Ольга повела меня в естественный парк- лес. Там почти никого не было. Очень редко можно было увидеть кого-то, гуляющего по лесу. Поняв, что мы одни в лесу, мы присели у большого дерева на травке. К сожалению, этот парк-лес не имел подлеска, кустов вокруг деревьев. Спрятаться было очень трудно – все на виду. Ну, как говорится,  кто не рискует, тот не трахается в лесу. Когда мы уже были готовы приступить к делу, вдали показался молодой человек, с неподдельным интересом, смотрящим в нашу сторону. Мы встали и сделали вид, что идем дальше прогуливаться. Когда любопытный исчез из нашего поля зрения, мы вновь прилегли у дерева и устроили себе очередной праздник секса. На свежем воздухе, напоенном дурманящим запахом леса, особенно остро чувствуется и сладость обладания друг другом наполняет тебя всего. Я начисто забыл про Женю.

         Начинало смеркаться, и мы медленно, удовлетворенные приятнейшей прогулкой, возвращались домой. Я  все внимательнее рассматривал улицы и дома этого очаровательного городка Мукачево. Все мне нравилось, от всего я испытывал радость и умиротворение.

  Когда мы вернулись домой, то снова сели за стол выпить и перекусить. Неумолимо наступало время отъезда. Я уже не помню, почему не задержался у Ольги  хотя бы на пару дней. Скорей всего мне было неудобно навязываться  или Ольга не предложила. После того как мы выпили и поели, то на прощание опять занялись обладанием друг друга.  Ольга сначала нежно взяла моего дружка в свой  розовый  ротик, нежно посасывала, водила медленно языком по стволу, потом заглатывала головку, от чего я так возбудился, что зверски набросился на нее. Я  задрал ее белоснежные ноги аж на свои плечи и,  воткнув дружочка до самого ее дна, начал ритмичные движения, нажимая своим лобком на ее клитор, от чего она еще больше зажигалась и, наконец, мы одновременно испытали сладчайший оргазм. Мы продолжали нежно целоваться, и,  когда напряжение спало, мы сели за стол, не одеваясь, выпили, слегка закусили  и снова легли в постель. Мы страстно отдались еще один раз, потом я начал быстро одеваться, так как надо было спешить на поезд. Ольга дала мне денег на билет и подарила часы. Я отказался, чтобы она проводила меня на поезд, и отправился сам на вокзал. Больше мы с Ольгой никогда не виделись. Я обещал выслать ей деньги, но не сделал этого, отчего, когда вспоминал ее, мне становилось неловко. Ольгу я помнил всю жизнь, потому что она, будучи яркой женщиной, оставила в моей душе неизгладимый след и приятные воспоминания. Больше я никогда не был ни в Ужгороде, ни в Мукачево. Позже, когда я уже буду работать переводчиком в «Интуристе», у меня будет приятель из Мукачево Димка Поп. Вот он самим собой и будет  вызывать в моей памяти воспоминания об Ольге – генеральше, но я ему об этом никогда не рассказывал. Я никогда не делился  ни с кем своими любовными похождениями. Считаю это не скромным и непорядочным. Другое дело, когда пишешь о своей жизни. Но вернемся в Питер.

Работа на заводе Васильевского острова-продолжние

=========================================

Однажды, после работы, я направлялся  к трамвайной остановке. Прямо на широком тротуаре, ближе к дому  расположился книжный стенд. Я начал рассматривать выставленные на продажу книги. Надо заметить, что именно в этот период я начал писать повесть, главным героем которой  был я, завуалированный личностью писателя. Впоследствии, будучи в хорошем подпитии, в ответ на необоснованную критику (подражание западу) моей девушки, на ее глазах я разорвал рукопись  на мелкие кусочки. Больше  я не пытался писать ни романов, ни повестей, ни рассказов. Кстати, в своей повести я много употреблял жаргонных словечек, что очень не понравилось моей подруге. В шестидесятые годы была мода на жаргон и на мат. Самым модным словечком тогда было обращение мужчин  друг к другу «старик”, а девушек называли «чувихами».

Я начал разговаривать с продавщицей. Это была небольшого роста блондинка, слегка полноватая – такая пышечка. Впоследствии выяснилось, что она живет в районе Старо-Невского проспекта. Эта часть Ленинграда мне была хорошо знакома. Оказалось, что она живет с матерью, которая работает на ликеро- водочном заводе.  Закончилось тем, что мы начали встречаться.  Это был период, когда моя хозяйка никуда не уезжала, а мать девушки работала в первую смену и  вечерами  находилась дома. Нам приходилось заниматься сексом в  парадном моей квартиры, стоя. Когда же ее мать работала с 17 часов до 24 мы приходили к ней домой, она меня кормила, поила разной хорошей водочкой, и мы до посинения отдавались друг другу. Я успел обратить внимание, что в буфете стояло большое разнообразие русской водки и коньяка, но мы почему-то пили водку. В те годы мы не особенно развратничали, но уже входил в моду оральный, и анальный секс . Девушка обладала необычайной раскованностью и внутренней свободой. Не все девушки в ту эпоху позволяли себе полную сексуальную свободу, которая только начинала проникать в нашу зашторенную совковой идеологией жизнь. Следует особо отметить, что в начале шестидесятых годов особенно бурно   вошел в  моду оральный секс. Доходило до того, что мужья разводились из-за того, что жены не хотели заниматься оральным сексом. У меня нет конкретных примеров, но слухи такие ходили, вероятно, как провокация и предупреждение женам, мол, если не будете брать у мужей, то потеряете их.

С этой девушкой мы встречались до моего отъезда в Москву. Мне с ней было очень комфортно: секс в полном объеме, выпивка и закуска – самые изысканные -, чем я абсолютно не был балован жизнью, никаких ограничений или неподъемных требований в отношениях. Но однажды она меня насторожила своим неожиданным заявлением: я хочу родить от тебя ребенка. Я, подумав, начал рассуждать о том, что между нами нет сумасшедшей любви, что мы просто страшно нравимся друг другу, и я не готов быть мужем, так как еще ищу себя в жизни, еще не закончил учебу. А она говорит, что от меня ничего не требуется и никто не собирается выходить замуж, я, мол, просто хочу ребенка от тебя, так как думаю, что он должен получиться очень красивым. Разумеется, мне было лестно слушать такие объяснения своего неординарного поступка девушки, я соглашался, что ребенок может получиться красавцем, но разумно ли ей рожать без мужа,  и, самое главное, что скажут ее родители, не выгонят ли из дома? Мы продолжали встречаться да моего отъезда в Москву, будто этого разговора и не было. Не знаю, может быть, у меня живут в Питере сын или дочь. Все может быть.

Трудно вспомнить события  сорокалетней давности, поэтому я сначала рассказал об этой чудесной продавщице книг на улице. Но до этого я встречался еще с одной весьма странной девицей. Кажется, я познакомился с ней в самый трудный период моей жизни – сразу после исключения из университета. Помню, у меня не было денег и не было,  у кого одолжить. Я ведь только начал работать на заводе, и, будучи исключенным, стипендию не получил. Меня просто выкинули на улицу без жилья и денег. У мастера я стеснялся просить в долг, хотя он бы не отказал. Вообще для меня просить что-то всегда представлялось непреодолимой преградой; мне просто было стыдно просить. Эта моя стеснительность всю жизнь мешала мне, и я много возможностей потерял.

Итак, я познакомился с этой странной девицей за одну неделю до получки. У меня валялись какие-то копейки на транспорт, а на выпить и просто поесть – ни одного рубля. Я привел эту, как оказалось, жадную девушку к себе на квартиру. Хозяйка – татарка уехала  к родственникам в Казань. Я тогда и понятия не имел, что Казань основана древними болгарами вначале одиннадцатого века  и что современные татары- это древние болгары; что сегодняшняя Татария называлась до 1920 г. Булгаристаном, что именно в 1920 г. был издан декрет, по которому целому народу поменяли имя- болгар стали называть татарами, чтобы перед советским народом всегда маячил живой образ врага в лице татар. И Крым никогда не был в древности татарским, так как татары появляются на исторической арене в 13 веке, а  кто жил до них в Крыму? Каждый школьник знает, что там основывались в 6 веке до нашей эры греческие колонии, а кто там жил после рождения Христа, русские  и украинские историки до сих пор замалчивают. Я могу только сказать, что там были готы и древние болгары, а Херсонес оставался за греками аж до девятого века, когда Кирилл и Мефодий прибыли туда с целью приобщить местных жителей и хазар к христианству. Здесь они попали на псалтырь, написанный  «рошкими»  буквами. Некоторые русские ученые из-за случайного созвучия со  словом  «русский» начали доказывать, что у славян была письменность. А это оказались сирийские буквы, которые и использовали Кирилл и  Мефодий  в составлении славянской азбуки.  Но не об этом речь. Получается, что я снимал комнату не у татарки, а у своей соплеменницы болгарки.

Это девушка любила со мной проводить время в постели до посинения, а голодал я в прямом смысле слова. Голод отнял у меня стеснение, и я попросил у нее 3 или пять рублей до получки. Она наотрез отказалась давать мне деньги. Это меня возмутило, но я не стал демонстрировать свое, мягко выражаясь, возмущение. До получки я отказался с ней встречаться. Когда получил деньги, я позвонил ей и пригласил в гости. Я купил водки, закуски, лимонад «Тархун» и даже конфеты. Она была очень довольна, но не знала, что это наша последняя встреча. Мы хорошо попили, закусили, потрахались от души, а на утро я шел на работу и простился с ней, не говоря ни слова о конце. Больше я ей не звонил. Соседи говорили, что меня спрашивала какая- то девушка, но мне было отвратительно даже думать о ней. Не люблю физически, до омерзения  жадных людей. Жалко, конечно, так как, эта женщина – жадина –  была удивительно сексуальна: ее все время хочешь. Однажды я голодный всю ночь ее трахал до изнеможения. Хорошо, что это случилось в ночь с субботы на воскресенье. Я  попросил  ее купить  что-нибудь поесть, но она отказалась, и я ей сказал: больше не приходи ко мне, ты мне отвратительна, но она пришла, и я опять ее захотел. Вот и такое бывает с этими непредсказуемыми женщинами.

Москва-1965 г.

=============

В конце июля 1965 г. я отправился в Москву, чтобы поступить в Московский университет на кафедру романо – германских языков. Так как тогда здесь не изучался болгарский язык, я решил поступить на   отделение испанского языка. Из испанского языка я знал от кубинца Рафаеля несколько приличных слов и столько же  ругательств. Испанский язык мне нравился, но в исполнении Рафаеля трудно было что – либо  понять из- за космической скорости говора и нечеткой артикуляции. Повторяю, я сам решал, чем мне заниматься и кем мне быть. Никаких советов со стороны. А кто мне посоветует?

И так, я направился в Москву, где никогда не был. Глядя на себя тогдашнего, я не перестаю удивляться своей смелости пускаться в неизвестные мне края. С первого августа начинались вступительные экзамены. Напоминаю, что весь июль месяц я работал на заводе токарем по 16 часов, чтобы заработать на поездку в Москву. Помню, поезд прибывал на Ленинградский вокзал в 23 часа. Я оставил свой чемоданчик – дипломат  в камеру хранения, записал номер ячейки и отправился искать гостиницу. В гостиницах около вокзала не было свободных мест, и я взял такси. Объехал несколько гостиниц, но мест не было, и я вернулся на вокзал. Мне предстояло провести ночь на вокзале. Я думал чуть позже устроиться спать сидя в зале ожидания, но так как  спать еще не хотел, то уселся на улице на бортик перед вокзалом и стал наблюдать за ночной привокзальной жизнью.

Время было позднее. Перед вокзалом  прогуливались туда – сюда женщины. К ним подходили мужчины и о чем- то с ними договаривались. Я понял – это привокзальные проститутки. Был случай, когда одна девушка, обозлившись, начала сильно бить своей маленькой сумочкой  какого – то мужчину, сопровождая свои агрессивные действия отборным матом.  Вероятно, он предложил низкую цену и сильно настаивал на своем, а девушка отказывалась. Я невольно вспомнил наши похождения с Джонсоном. Вот, подумал я, где нужно было искать Джонсону «невесту» на одну ночь. Вскоре мне стало холодно сидеть на мраморном бортике, и я решил пойти выпить чашечку кофе в вокзальном буфете. Поднимаясь по длинной лестнице, я столкнулся с неизвестным мне молодым человеком. Он остановился передо мной и спрашивает: что, не узнаешь? Я на несколько секунд задумался и радостно воскликнул: Генка, это ты? Да, этого парня звали Геннадием, а фамилию уже не помню. С Геной мы служили в армии, но в разных полках – я в пригороде Соляные, а он в городе. Мы с ним танцевали в ансамбле при Доме офицеров г. Николаева. Тогда  солистом в ансамбле был я, а Генка простым танцовщиком и уступал мне в классе.

Мы крепко и радостно обнялись. Я, абсолютно одинокий в незнакомой мне Москве, был особенно рад нашей встрече. Я рассказал Генке о своей цели в Москве, а он о своей. Оказывается, после окончания службы в Николаеве, Генка поступил в ансамбль Тбилисского военного округа. Несколько лет он там протанцевал, а сейчас решил поехать в Германию, чтобы устроиться  танцевать  в  ансамбле советских войск. По этой причине он приехал в Москву для оформления документов.

На радостях Генка предложил выпить, но время перевалило за два часа ночи. Я говорю ему, что ресторан на вокзале давно уже закрыт, но Генка уверил меня, что в ресторан нас пустят, если даже и не работает. Мы подошли к двери ресторана. На удивление, дверь была открыта. Генка смело входит, а нам навстречу идет повар в полной  униформе и говорит: ребята мы уже закрылись, да и еды уже никакой нет, разве что отварная картошка и колбаса. Генка говорит ему, что  встретились два друга, которые не виделись почти три года, и что нам подходит и отварная картошка, и колбаска, и огурчик соленый или салат из свежих помидоров и огурцов, но больше всего нам подходит бутылочка коньяка. Повар оказался приятным и понятливым человеком, пустил нас, быстро принес закуску и коньяк. Генка пригласил его выпить с нами, на что он с удовольствием согласился. Мы с настроением  пили, закусывали  и экзальтированно радовались такой неожиданной и приятной встрече. Когда мы вышли из ресторана, Генка сказал, что программа нашей встречи продолжается. Я узнал, что у Генки в Москве живет брат, куда мы якобы и пойдем ночевать, но сначала мы покуралесим – по – современному- по- зажигаем. Генка сказал мне стой здесь, я сейчас приду. Через минут десять Генка возвращается и ведет меня к такси. Он, оказывается, договорился с водителем, что тот найдет нам двух проституток. Действительно, мы отъехали немного от вокзала, водитель остановил машину, вышел и вскоре вернулся с двумя женщинами. И мы поехали якобы на их квартиру. Ехали мы долго, что начало вызывать во мне некоторые подозрения.. У водителя мы купили три бутылки водки и тут же из горла все четверо начали пить и весело общаться. Наконец мы куда –т о приехали, Генка рассчитался с таксистом, и мы вышли из машины, держа в руках две бутылки водки. Дамы сказали нам, стойте здесь, а мы пойдем проверить квартиру. Мы ждем пять минут, десять, двадцать, а их все нет. Мы поняли, что нас развели на такси – чтобы больше накрутил счетчик. Но до сих пор мне  не понятно, зачем это было нужно проституткам, что они с этого имели. Я потом понял, уже под утро, что Генка им мало предложил, и они решили нас наказать.

Тогда Генка останавливает такси и говорит водителю ехать на Курский вокзал. Мы уже изрядно, особенно я, были пьяны.  Мы подъехали к бордюрчику напротив Курского вокзала. По тротуару шла женщина. Я велю  таксисту остановить возле нее. Я открываю дверь и говорю: прошу, мадам, карета подана. Она подходит к  машине и говорит: ребята, у меня нет хаты. Я говорю, ничего, садись. Она села, а я говорю таксисту: в пампасы! Он спрашивает, а это куда? Я говорю – в Подмосковье, в леса. Все со мной согласились. Самое странное, что эта женщина не вела никаких предварительных переговоров о цене. Но об этом позже. Мы приехали в подмосковный  лес. Это было раннее утро – часа 4. Я был настолько пьян, что отказался принимать участие в обладании проституткой. Все происходило в машине. Генка пошел первым. Мы с водителем отошли на некоторое расстояние – метров 50 – курили, беседуя за жизнь. Утренний подмосковный лес наполнял легкие свежим дурманящим запахом. Я почувствовал  входящую в меня постепенно бодрость и начинающееся просветление. Мы наслаждались лесным ароматным воздухом и продолжали о чем- то разговор. Наверное, я ему рассказывал о цели своего приезда в Москву. Уже не помню. Водитель оказался очень приятным человеком. Он даже дал нам свой домашний адрес. Мы почти подружились с ним. Теперь, когда я пишу, спрашиваю  себя, почему я тогда не обратился за помощью к этому водителю, когда оказался в беде. Он бы не отказал.

Вскоре Генка вернулся и велел мне идти, но я упорно отказывался. Я предложил водителю принять участие в нашем приятном деле. Он согласился. Когда таксист вернулся, они оба начали меня буквально пихать к машине. Наконец я согласился и нехотя поплелся к машине. Я сел рядом с женщиной на заднем сиденье и говорю: мне чего-то не хочется. Женщина не сдавалась и сказала: ты давай, расстегивай брюки, а там увидим, хочешь или нет. Действительно, как только я начал расстегивать брюки, в мгновение почувствовал, как начал возбуждаться. Она лежала на спине, и я лег на нее, введя своего дружка в ее лоно наслаждения. Когда я испытал оргазм, то продолжал лежать на женщине и не вынимал своего дружка. Буквально через минуту я почувствовал, что начинаю возбуждаться. Такого у меня еще не было. Я продолжил размеренно долбить эту сексапильную женщину. Вскоре у дверцы машины появились Генка и таксист. Они начали меня подгонять, чтобы я заканчивал, мол, сколько можно. Я крикнул что было сил, чтобы они не мешали и убирались к чертовой матери.

Примерно через полчаса я вышел из машины. Генка пошел по второму кругу. После его второй ходки в мир наслаждений, мы направились в город. Я сидел с женщиной на заднем сиденье. По дороге я полез рукой под юбку, и вскоре возбудился. Она села на меня. Генка и таксист о чем-то беседовали. Вдруг я вижу, что мы остановились на остановке то ли трамвая, то ли автобуса, так как там стояло много людей. Сидящая на мне женщина была видно отчетливо москвичам, которые отправлялись выполнять и перевыполнять планы очередной пятилетки. Как только мы отъехали от остановки, мы прекратили это сладкое «безобразие». Дальше я решил поговорить с дамой. Я спросил ее, почему она занимается проституцией. Она сказала, что ей тридцать лет, у нее двое детей, а муж уже два года как умер. Естественно, что зарплаты ей не хватало на содержание детей, и она решила одним выстрелом убить двух зайцев: немного заработать и удовлетворить свои молодые сексуальные потребности. Она также сообщила, что совсем недавно начала выходить на это дело. Самое любопытное, что она предложила мне еще встретиться. Я сказал откровенно, что приехал в Москву поступать учиться, а не еб…ся. Так и сказал, так как хмель из меня еще не вышел.

Когда мы подъехали к  какому- то вокзалу (уже не помню), я спросил у Гены, сколько денег дать женщине. Кстати, Генка дал мне свои деньги заранее. Он говорит: дай ей пять рублей. Я чуть не возмутился и мягко спросил, а не слишком ли мало за троих. Генка был жесткий и настаивал на пяти рублях. Я все же дал ей десять рублей. Тоже не ахти… Больше мы с этой дамой не встречались. Видно было, что она только начинала свою «карьеру» проститутки по воле сложившихся житейских  обстоятельств.

Так я во второй раз в жизни столкнулся с жизнью советских проституток, которые на самом деле ничем не отличались от порядочных женщин. Если бы эта дама получала достойную зарплату, чтобы могла прокормить своих двоих детей, то она, будучи еще очень молодой, легко бы нашла себе мужчину для удовлетворения своих естественных сексуальных потребностей, и не пошла бы на панель. Хотя и «не было»  в СССР секса, но многие женщины подпольно занимались им с чужими мужьями по разным причинам. Были даже подпольные квартиры. И на этом люди зарабатывали. А что было делать с такими низкими зарплатами. Большинство всегда перед получкой занимали то трешку, то пятерку. У меня есть примеры, когда жены вынуждены были отдаваться партийному секретарю, чтобы их  мужей  приняли в партию и затем повысили в должности. Нельзя было надеяться на карьерный рост, если ты не был членом КПСС. И это называлась самое гуманное государство, строящее коммунизм. Коммунистическая фашистская  машина превратила нас в настоящих рабов. Цель фашизма захват чужих территорий и превращение здоровых( больных надлежало уничтожать) людей  в своих рабов. СССР после второй мировой войны только этим  и  занимался, захватив всю Восточную Европу,  превратил ее в свою послушную служанку. Не случайно же в 1956 г. восстала Венгрия, в 1968 г. – Чехословакия. В Болгарии тоже были попытки свержения коммунистического режима, но советские агенты, которыми кишела Болгария, быстро и тихо задушили в корне  эти  антисоветские  проявления. Всех диссидентов пересажали и гноили в тюрьмах, издеваясь самыми изощренными методами. Вечная  любимица России Югославия во главе с Иосифом Броз Тито отвергла наглые притязания СССР насаждать свои порядки на своей земле и пошла по своему пути. Несмотря на это неуважение к руководящей и направляющей, Югославия, которой уже нет, продолжала и продолжает оставаться русской любимицей.

Кстати, именно СССР вместе с болгарскими предателями национальных интересов (типа Г.Димитрова, В.Коларова ) подарила Югославии исконно болгарские земли на западе, где сейчас находится Р.Македония  и Сербия. Быстро придумали македонский язык из смеси болгарского и сербохорватского языка, присвоили болгарскую историю  и создали новое государство. Еще за 150 лет до нашей эры римляне уничтожили Македонию как государство. В средние века  же эта территория называлась КОТОКИО. История  свидетельствует, что до 14 века бывшая столица Югославии Белград входил в состав Болгарского царства. Он так называется не потому, что имеется в виду «белый город», а потому, что это БЕЛ – БОЛгарский город. Короче, сегодня Болгария единственная страна в мире, которая граничит со своими историческими землями.

Вот так, простое рассуждение о проституции вывело мой рассказ  на историческую тропу. Но вернемся  к моему приезду в Москву.

Высадив ночную даму у какого – то вокзала, Генка велел таксисту отвезти нас на  дядину квартиру. Дядя нас встретил любезно. Мы сели за стол, выпили, закусили, поговорили, и я отправился на Ленинградский вокзал за вещами. Ячейку я запомнил, но номер забыл. Пришлось идти к дежурному по вокзалу, писать заявление, перечислять все вещи, которые находились в моем маленьком чемоданчике. Наконец дежурный  открыл мою ячейку, я взял свой чемоданчик и мы вернулись в кабинет. Здесь я показал свои вещи, и они соответствовали моему описанию.

Теперь мне предстояло отправиться в Университет и сдать документы. Документы мы сдавали в старом здании  университета, которое находилось в центре Москвы. Здесь и проходили приемные экзамены. Я еще находился в частичной прострации после бессонной ночи и количества выпитого. Мне надо было переписать свою автобиографию, но у меня не слушалась рука. Я попросил какую – то девушка и она красивым почерком переписала текст. Слава богу документы приняли, дали направление в общежитие на Ленинских  ( бывшие Воробьевы) горах. Я сейчас просто удивляюсь, как я, который абсолютно не умеет ориентироваться в незнакомом городе, находил нужные мне объекты. Так как я жил в Ленинграде, то имел понятие, что такое метро. Там главное читать информацию и точно следовать ей. Я приехал в общежитие, будучи на грани вытрезвления. Мне дали комнату, и я тут же решил лечь спать, хотя было около пяти часов вечера. Перед сном я решил умыться. Особенно хотелось помыть ноги, так как почти сутки не снимал обуви. Я снял брюки и в трусах направился в общий умывальник. Когда  я вешал брюки на спинку стула, перевернул брюки карманчиком книзу, так как именно в маленьком карманчике (пистончик), рядом с бляхой ремня, я положил все свои деньги. Я тогда это делал сознательно, так подумал, что могут украсть. Каково же было мое потрясение, когда я вернулся и увидел брюки перевернутыми.  Я почувствовал недобро; полез в карманчик и достал оттуда две бумажки по три рубля. Я мгновенно начисто протрезвел, будто бы вообще не пил. Меня бросило в жар.  Заработанные шестнадцатичасовым трудом в день деньги украли. Я остался в незнакомом мне городе с шестью рублями. Мерзавцы  все же сжалились надо мной и оставили шесть рублей. Я тут же подумал о том, что не взял адрес у Гены, а найти его не представлялось возможным, так как в пьяном состоянии я ничего не помнил. А мне надо было жить целый месяц в Москве. Я послал телеграмму моей воспитательнице по ремесленному училищу Анне Ивановне, и каждый день ходил на главпочтамт, который находился у метро «Тургеневская». Анна Ивановна денег мне так не прислала. Позже я спрошу ее, почему, но она притворяется, что не поняла,  кто просит денег.

На следующий день я поехал в университет узнать расписание вступительных экзаменов. Я поступал, как уже говорил, на испанское отделение. У расписания я познакомился с парнем, который тоже поступал на испанское отделение. Звали парня Владимиром. Он, оказывается, служил на Кубе и после армии решил стать испанистом. Я рассказал Володе о своей трагедии. Он тут же предложил мне жить у него и вместе готовиться к экзаменам. Я, понятное дело, согласился. Володя жил в Петрово- Дальнем, в тридцати километрах от Москвы. Дом Володиных  родителей находился в ста метрах от дачи Хрущева. Так случилось, что в 1964 г. сначала Хрущева шуганули с поста первого человека в СССР, а в конце этого же года и меня выгнали из университета. И получилось, что двое обиженных людей оказались в изгнании соседями по несчастью.

Отец Володи был полковником. Он, оказалось, хорошо был осведомлен о государственных интригах, и много интересного нам рассказывал. Самое трагически – смешное, что я , и почти всегда оставался голодным. Перед экзаменами я уезжал в Москву, ночевал в общежитии. Однажды, вернувшись в Москву и не заходя в общежитие, я решил найти одну свою знакомую. Звали ее Изабелла. Имена почти всех женщин я позабывал, а вот ее имя почему –то запомнил. А ведь это был 1965 г. Изабелла была филологом и по своей научной работе была в командировке. Жила она в нашем общежитии. Я уже не помню, как с ней познакомился, но пока она находилась в университете,  мы с ней,  как сейчас принято выражаться, занимались любовью. Изабелла оставила мне свой адрес. Я намеревался после сдачи экзаменов посетить ее, но пришлось это сделать раньше. Я рассказал ей о своем положении, но она оказалась жадной и дала мне только пять рублей. Я не стал намекать ей на интим, так как физически не переношу жадных людей, будь то мужчина или женщина. Я поблагодарил ее и ретировался поскорее.

У Володи я брал деньги только на транспорт. Пришло время последнего экзамена – русский язык и литература –  устный экзамен. Мне нужно было получать пятерку, чтобы набрать проходной бал. Встал я рано. Чувство голода охватило все мое существо. Меня чуть подташнивало. Я решил принять контрастный душ, чтобы взбодриться. Я включил теплую воду, потом начал чередовать с холодной, но, когда в очередной раз включил теплую, у меня начало темнеть перед глазами. Я, почти не видя, добрался до топчана и лег. Вскоре мне стало легче, и в каком – то тумане, на ватных ногах я еле добрался до комнаты. Я лег на кровать, чтобы отойти немного. Через некоторое время я начал одеваться и собираться на последний бой. Голова у меня была ватной. Я доехал до университета как в сомнамбуле. Подошла моя очередь, я вошел в кабинет и взял билет. Насколько помню, один из вопросов по языку касался знаков препинания, кажется, когда ставится тире. Помню, что проблем по литературе и других вопросов по языку у меня не было. Только на «тире» меня заклинило( один случай не назвал), и я получил четверку. Это была катастрофа. Мы с Володей вернулись в Петрово – Дальнее, отметили его поступление, за что он благодарил меня, а  на следующий день я отправился на вокзал, чтобы вернуться в Ленинград. У Володи я попросил пятнадцать рублей, которые, как только получил первую получку, отправил ему.

Я покидал Москву в чрезвычайно расстроенном состоянии. Мне было не до красот столицы, хотя успел обратить внимание на ее знаменитые высотки. Они как бы возносились, парили  над городом, производя впечатление величия и мощи. Я каждый день проезжал мимо университета на Ленинских горах, так как там же находилось и общежитие, в котором я жил во время вступительных экзаменов. Я тогда и в самом счастливом сне не мог предположить, что когда – то буду водить туристов из Болгарии по зданию университета и рассказывать как об истории строительства всех высоток, так и о самом университете. Я тогда считал, что в союзе самым красивым городом является Ленинград, и ничто мне не давало повода сравнивать его с красотой других городов. Позже я приду к выводу, что Москва по- своему очень красивый город и в общих чертах не уступает Питеру. Я сделал вывод, что Москва это чисто русский город, а Питер – чисто европейский. Большое впечатление на меня в Москве произвело метро. Тогда я обратил внимание, что каждая станция имеет свою архитектуру, и нет похожих станций, каждая красивая по- своему. Именно красота московского метро большего всего бросалась в глаза. Придет время и я увижу парижское метро, которое в сравнении с московским выглядело невзрачно и грязно.

Самое интересное, что уже через семь лет я буду проводить экскурсии и по московскому метрополитену. Но до этого надо было выжить, устроиться на работу, и просто  не потерять себя, не опустить руки, не сдаться перед вызовами судьбы. Ведь я мог надеяться только на себя. Я всю жизнь помнил Володю из Петрово – Дальнего и его гостеприимную семью. Ведь они пустили в свой дом абсолютно незнакомого человека. Это говорит о том, что есть на свете люди с сердцем и душой. И когда сталкиваемся по жизни с плохими людьми, мы не должны отчаиваться и разочаровываться, а помнить, что хороших людей все же больше на нашей грешной земле. Что именно на них и держится мир.

Я знал, что к концу августа болгарские аспиранты возвращаются в СССР. С вокзала  я сразу отправился в общежитие биологического факультета, где жили мои болгарские друзья.  Я попросил у них денег на дорогу до Одессы. С деньгами  у них тоже было не ахти, поэтому мне Стефан дал одну нейлоновую рубашку, которая стоила тогда двадцать пять рублей. Я продал ее именно за двадцать пять рублей. Тогда билет в общем вагоне стоил семь рублей. Я был молод и непритязателен, поэтому старался экономить каждую копейку. Бутылка лимонада и два пирожка с повидлом были очень частым моим рационом питания.

Я приехал в Одессу с намерением устроиться  на работу учителем по физическому воспитанию, но моего тренера, Ступишина Геннадия Сергеевича, не было в Одессе. За меня некому было замолвить словечко, а Геннадий Сергеевич на сто процентов устроил бы меня. В те годы в СССР не было безработицы. Можно было устроиться на работу без прописки в любом регионе необъятной страны. И как бы я ненавидел тот строй, следует признать этот факт как положительный: если у тебя есть профессия – с голоду не умрешь. Так вот, мне пришлось идти в областной отдел народного образования. Без проблем меня направили в г. Болград. Конечно, мне хотелось работать в Одессе с одной только целью – продолжить свою спортивную жизнь и не потеряться как гимнаст. Но право выбора мне не принадлежало. Я покорялся  диктату обстоятельств, и если хотите, судьбы.

По дороге я познакомился с молодым человеком, который ехал по направлению после окончания исторического факультета Одесского университета. Это в 2009 г. в Одессе все бывшие институты называются университетами, а тогда был только один университет. Звали молодого человека Виктором Гладких. Он оказался довольно интересным человеком. У него была одна отличительная манера – при разговоре он гримасничал, изображая нечто похожее на улыбку. Это придавало ему вид доброжелательного и общительного человека с чувством юмора. Так получилось, что Болградский отдел народного образования отправил нас обоих  в  село Главаны, Болградского района: Виктора – учителем истории, меня – учителем физкультуры. Нам предоставили квартиру в частном доме рядом со школой. Оплачивала квартиру школа. Потом к нам присоединится художник Анатолий. Я узнал, что Анатолий окончил Одесское художественное училище, был направлен, кажется, в Свердловск, где работал в местном театре художником-декоратором. Жена Толика, так ласково мы  потом  называли его, не нашла общего языка с коллегами по школе, и они вынуждены были променять интересную работу в театре большого города на художника в колхозе, кем он и работал до нашего приезда. Толик был старше нас с Виктором. Он отличался доброжелательностью и отзывчивостью. С женой они перестали жить. К нашему приезду его жена не ужилась с коллективом учителей и уехала – куда, не помню. Так получилось, что все трое оказались холостяками.

Село  Главаны. 1965 г.

==================

Село Главаны основано болгарами – переселенцами в 1830 г. в результате ряда руско – турецких войн. Первые 87 семей назвали свое новое местожительство также, как оно называлось в  Болгарии- Главаны. Уже установлено, что название села связано со словом «голова», так как жители этого села отличались умом, находчивостью, хитростью, практичностью, и как бы, село это главенствовало над соседними селами.

На протяжении пятисотлетнего турецкого ига болгарский народ ни на минуту не прекращал борьбу с завоевателями за свое освобождение. За этот самый длительный период рабства за всю историю человечества болгарский народ поднял более трехсот восстаний. Ни один из народов нашей планеты не пришел на помощь болгарскому народу. Многие болгары принимали участие в освобождении Италии от испанских завоевателей, в освобождении Греции от турецкого ига, но ни один итальянец, ни один грек не пришел на помощь болгарскому народу во время трехсот восстаний. Последнее и самое кровопролитное восстание произошло в 1876 г .В результате этого восстания погибло более ста тысяч народных героев. Мир был потрясен жестокостью турецких карателей. Великий болгарин, талантливейший поэт Христо Ботев сознательно пошел со своим отрядом в двести человек на неравный бой с турецкими войсками  и погиб, показав своему народу, что лучше смерть, чем рабство.

Начиная со второй половины 18 века,  Россия воевала с Турцией за выход к Черному морю. Бои проходили на суше и на море. Во всех войнах, кроме Крымской войны, Россия побеждала. Большинство боевых  действий на суше проходили на территории Болгарии. И каждый раз, когда приходили русские войска на болгарскую землю, народ надеялся на свое освобождение. Но у русского правительства не было цели освободить Болгария. Целью было Черное море. Болгарский народ принимал самое активное участие во всех войнах, помогая русским войскам разведывательными данными, в качестве проводников на местности, просто в качестве рядовых воинов,  и, самое главное, снабжением русской армии продовольствием и  предоставлением своих домов.

После восстания 1876 г. Россия, наконец – то, объявила Турции войну с главной мотивировкой- лозунгом- освобождение братьев славян. Надо сразу заметить, что болгары не являются славянами. Они относятся к восточным народам. В этом может убедиться внимательный современный мыслящий человек, если сравнит болгарский менталитет со славянским, с народными обычаями, обрядами и традициями. Кроме языка современный человек не найдет ничего общего между славянами и болгарами. Да, соседи болгар южные славяне имеют много общего только потому, что эти славяне являются исторически бывшими болгарами. Но не об этом речь. Война 1877- 1878 г. была последней войной между Россией и Турцией. Больше Россия с Турцией не воевала. Все современные люди остаются в заблуждении, что Россия освободила Болгарию от турецкого ига. На самом деле Россия не освобождала Болгарию, а завоевывала так же, как СССР под видом освобождения от фашистов, завоевала Болгарию на 50 лет, намекнув Тодору Живкову обратиться к советскому правительству с желанием стать шестнадцатой республикой. Славу богу, не стала.  Но это другая история.

Об этом я уже говорил в начале своих записок. У меня  начинался новый этап моей нелегкой жизни в родной мне болгарской среде. Приятно было сознавать: я болгарин- учитель у болгар.

Я имел  уже  небольшой опыт работы учителем физкультуры, поэтому профессиональных проблем не возникало. В те годы я был первым в селе дипломированным учителем по физическому воспитанию. Я, по тем временам, выглядел прогрессивным учителем, который публично, перед учительским коллективом исповедовал мысль – в здоровом теле, здоровый дух. В те время в СССР к физическому воспитанию относились декларативно; и к школьной физкультуре  и  к учителю наблюдалась неприкрытое  пренебрежение. Я заявил всем ученикам и учителям, что буду добиваться от учеников выполнения всех нормативов, предусмотренных программой. Правда, я, наверное, скорее интуитивно, чем научно, старался больше показывать ученикам головокружительные гимнастические элементы на перекладине, на брусьях, в акробатике. Это производило на сельских ребят большое эмоциональное впечатление. Мой личный пример становился главным фактором в привитии любви к физкультуре и спорту.

Пройдут годы, и я приеду в это чисто болгарское село, встречусь со своими бывшими учениками. Мы говорили  на болгарском языке. Мне будет очень приятно узнать, что многие из них выбрали своей профессией учителя физкультуры. Любому человеку приятно, если он оставляет после себя позитивный след. Для этого, наверное, мы и приходим в этот мир.

Возможности школы были весьма ограничены в отношении спортивного инвентаря. Приходилось пользоваться тем, что было. Помню, я купил за школьные деньги сетку, мячи и ракетки для большого тенниса, но играли мы, в основном,  с Виктором  и вторым учителем физкультуры, которого сейчас, когда я пишу, уже нет среди живых. Он был старше меня, но мы прекрасно ладили, и не было между нами  конкуренции или зависти. Потом, когда я уеду, он возглавит школу, то есть будет директором. Звали его Петр Челак, отчество забыл. К, сожалению, я не сумел привить ребятам  любовь к этой прекрасной игре.

Я уже не помню учеников, но с одним из них мне пришлось встретиться впоследствии. В школе он выделялся среди своих сверстников своей взрослостью и любознательностью.  Он проявлял большой интерес к физкультуре. Речь идет о Косте Пеливан. Когда мы с ним встретились через тридцать лет, он с гордостью всем заявлял, что я был его учителем физкультуры, и очень хорошо отзывался обо мне. Мне это было приятно. При встрече мы всегда обнимались дружески, как старые друзья. Костя вырос в руководителя, стал, можно, сказать, государственным деятелем, хоть и районного масштаба. В последние годы жизни принимал активное участие в общественной жизни болгарской диаспоры. Написал две книги: одну книгу  об истории своего села, а вторую – о голодоморе 1946- 47 г.г. Костя, к сожалению, рано ушел из жизни. У него остались сын и дочь. Они оба  получили высшее образование. А сын возглавил после отца болгарское общество в   городе Арцизе, где жил и работал Костя, как руководитель района. К сожалению, м ы   с Костей,   в общественной жизни болгарской диаспоры, стояли   по разные стороны баррикад. Но это не испортило наших  отношений.  Мы по – прежнему относились друг к другу с уважением и почтением. Во время одной из встреч, он с гордостью говорил, что оставил мое имя в истории. Речь идет об  исторической части в его книге «Краткая история села Главаны», где он ввел цитату из моей газетной статьи «Песен за вълшебната думичка «бал»»- Песня о волшебном слове «бал», где речь идет о том, что словечко «бал» стоит в основе корня слова болгарин. Костя подарил мне свою книгу со следующим посвящением: «Моему учителю Серту Ивану Ивановичу, с уважением, от автора.»

Вот что пишет об мне  автор книги  о  селе Главаны: « Серт И.И. окончил филологический факультет по специальности «Болгарская филология» Ленинградского  государственного университета. Он первый бессарабский болгарин, который учился по специальности «Болгарская филология». Мне приятно отметить, что во время учебы в университете, Иван Иванович, будучи в академическом отпуске в 1964 г., (для них я не был исключен, а в академотпуске) работал в Главанской средней школе учителем физкультуры. Выпускник Ленинградского техникума физкультуры и спорта, являясь мастером спорта СССР  по спортивной гимнастике, он имел право преподавать физкультуру. Иван Иванович привил нам, школьникам, любовь к спорту. В Главанах он собрал материал для своей дипломной работы на тему: «Песните на бесарабските българи»( собрал и записал болгарские народные песни в исполнении главанских жителей). В 1996 г. он издал сборник этих песен «Буйни ветрове  духали» (стр,15-16). И дальше автор приводит сведения о древней истории Болгарии из моей статьи. Вот такой был Костя Пеливан. Его имя навсегда останется в памяти потомков- болгар. По моему мнению, в обстановке, мягко выражаясь,  непростой политической системе, Костя старался жить честно и порядочно. Именно так он и прожил свою короткую жизнь. Он родился болгарином, прожил свою жизнь среди болгар и остался навеки в земле, которой отдал всю свою жизнь.

Что интересно, мне хорошо запомнилась  фамилия одного из учеников десятого класса, а Костя учился тогда, кажется,  в восьмом классе. Вообще Косте было тогда 15 лет. Парень этот был из соседнего села Задунаевка, где в свое время жил и работал учителем великий болгарин, поэт и борец за свободу болгарского народа от турецкого ига Христо Ботев. В этом селе тогда не было десятилетки,  и он приезжал за семь километров в главанскую школу. Его фамилия Тельпис всегда вызывала во мне вопрос об ее происхождении. Известно, что румынские власти убирали окончания  болгарских фамилий, чтобы затереть память об их болгарской сущности. Но как писалась настоящая фамилия Тельпис, мне до сих пор не известно. Возможно, эта фамилия писалась как  Телпов, Телепов, Дулепов. Запомнилась мне еще фамилия Топалов и Топал. Фамилия Топал – яркий пример румынской ассимиляционной  кастрации. Кстати, Костина фамилия Пеливан при переселении из Болгарии (округ Стара Загора), скорее всего,  писалась как Пехливанов- от слова пехливан- борец.

Работа в школе у меня получалась. Я пользовался уважением школьников и как учитель и как спортсмен. Мне нравилось работать с моими соотечественниками. Я был в родной болгарской среде. Только к  концу года у меня случился конфликт с директором. Мать  одной школьницы начала  распространять обо мне  какие – то сплетни, а ее дочь была хилой девчонкой, которая тянула на золотую медаль. По физкультуре больше тройки она не заслуживала. Моя тройка портила ей аттестат зрелости. За моей спиной уже столько накопилось  неприятностей, что я устал от них. И вот, в тихом селе, где я, как учитель, в почете и уважении, находится женщина, которая наводит тень на плетень. Я уперся и сказал директору, что исправлять оценку на более высокую  не буду. Если директор берет на себя ответственность пусть, мол, сам и исправит; я, мол, не буду  поднимать шума. В сущности, мне стало жалко девчонки, но мать ее мне хотелось наказать, так как у нее не было повода в чем- то меня обвинять. Директор исправил оценку,  и я не возражал, потому что не хотел, чтобы пострадал ребенок из- за матери – сплетницы. Конечно же, я сожалею, что заставил девчонку нервничать. Это единственное негативное событие в моей тогдашней  жизни.

Директором школы был средней полноты украинец по фамилии Теренко. Они позже всей семьей переехали жить в Одессе, и сын его в девяностых годах  создал фирму по производству молочных продуктов. Парень производил очень приятное впечатление, да и к отцу у меня не было особых претензий.

Надо сказать, что именно в Главанах я разочаровался в учителях. Известно, что зарплата учителя зависела от количества учебных часов. Официальной нормой были 18 часов в неделю, но эти часы давали минимум зарплаты. Поэтому и шла ожесточенная борьба за часы между учителями. На педагогических советах они переругивались до неприличия. Я их понимаю с одной стороны – на 18 часовой зарплате не проживешь и детей не вырастишь. Но в СССР все зарплаты были низкими, и большинство граждан жили на грани нищеты. Люди теряли человеческое достоинство, мораль и нравственность учителя падали все ниже. Я понимаю рабочего, который не уйдет с завода, если что  – ни будь не вынесет. Воровали все. В брежневские время выносить с работы продукцию, то бишь конфеты, мясо, гайки, болты, инструментарий, хлеб, сахар и т .д. и тому подобное было делом обычным. Чиновники нагло воровали бюджетные деньги, в институтах брали взятки при поступлении. Как – то Брежневу сообщили, что народ бедно живет. Брежнев сказал : «Вы ничего не понимаете. Народ не живет плохо. Вот я, когда был студентом, работал в порту грузчиком. Так мы грузили два мешка государству, один мешок себе. Вот также и народ сейчас живет.» Брежнев, как говорится, дал карт-бланш  общенародному воровству. Поэтому, по большому счету, если подходить к воровству принципиально, по закону, то любого из работающих граждан страны советов и теперешней демократии  есть за что посадить. Так что, граждане- мазурики, ищите вора в зеркале.

Учителям в школе своровать нечего, хотя  сегодня и они научились собирать деньги  у родителей на ремонт школы, хотя в государственном бюджете на это деньги выделяются,  но до школы они не доходят – чиновники  прикарманивают  их. И все же для меня, сельского парня, учитель  оставался под ореолом святости. Оказывается, что учителю, как и любому другому человеку присущи все человеческие недостатки и слабости. Потому что человек существо слабое и легко поддающееся соблазнам жизни. А в сегодняшней жизни, начала третьего тысячелетия, есть случаи, когда молодая учительница становится любовницей своего ученика. Это аморальное явление не лезет  ни в какие этические и нравственные ворота. Нельзя таким женщинам или мужчинам работать учителями. Понятное дело, что любой школьник или школьница – это будущие мужчины и женщины, но всему свое время. У каждого возраста имеется своя функция. Так устроен мир, человек. Кто идет против природы неминуемо потерпит крах как физический, так и духовный. Произойдет разрушение личности. А человек приходит в этот мир, чтобы созидать  прекрасное, которым  сам  и пользуется. Я работал с полной отдачей. Я всю жизнь работал на полную катушку. Мне всегда было стыдно перед людьми халтурить. Я хоть и не творческий человек, но к своей работе всегда относился творчески. Заработная плата, конечно, не могла удовлетворить потребности молодого человека. Приходилось протягивать ножки по одежке. Что я и делал всю жизнь, за исключением небольшого периода 1991-1993 г., когда я неожиданно разбогател и не знал, куда девать деньги. Не знал потому, что никогда не имел их достаточно или много.

Как – то я предложил Виктору сброситься с получки и купить то, что необходимо каждому. Сначала я дал деньги Виктору, и он купил себе одеяло, но до меня очередь не дошла, так как год заканчивался и мы разъехались. Но до нашего отъезда оставался еще один месяц, но Виктор не дал мне свою долю, а я считал ниже своего достоинства требовать у него. Я так понял, что он и не собирался со мной делиться. Это его непорядочность оставила в моей душе неприятный осадок. Все же считать Виктора непорядочным на сто процентов я не могу, так как отношу его поступок на счет бедности.

Итак, мы жили втроем на одной квартире; мы с Виктором в одной комната, а Толик во второй жил один. Вечера в скучной сельской жизни мы коротали своеобразно. Виктор сделал поэтическую стенгазету метр на метр. Вся газета была исписана стихами Блока и Есенина. Виктор потом подарил мне сборник стихов Есенина. Эту книжку он вынес из библиотеки. Мне же такая мысль и в голову не могла прийти. Меня тогда поразило, что Виктор знает такое обилие стихов наизусть. По вечерам мы читали вслух «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Это нас очень веселило. У нас вошло в привычку, когда с чем – то  кто –то не соглашался, он бросал в лицо своему оппоненту: парниша, у тебя вся спина белая.

Наши интеллектуальные развлечения мы сопровождали обильным употреблением местного сухого вина. Напротив нашего дома находилась корчма. Мы бросали на пальцах, кому идти в кабак за вином. Речь идет о зимних вечерах. Мы приобрели десятилитровую бутыль, которая хватала нам на весь вечер. Часто втроем мы ходили ужинать в корчму В те времена в местной корчме подавались жареные колбаски местного производства. Эти колбаски имели какой –то особенный вкус, и мы их с удовольствием съедали немереное количество, запивая прекрасным натуральным местным вином. Иногда мы так надирались, что, держась друг за друга, пошатываясь и спотыкаясь, из – за неровности дороги плюс хлюпающей грязи, едва добирались до дому. Помню, зима 1965- 66 г. выдалась мягкой, морозов почти не было. Но грязь стояла неимоверная; если сойдешь с колеи, считай ботинок полный водой и грязи. Хорошо, что мы возвращались поздно, когда село мирно спало и нас, учителей, не могли видеть люди. Но эта корчма с вкуснейшими жареными колбасками осталась в моей  памяти навсегда.

Бывало к нам на «огонек» заходили десятиклассники. Они выпивали с нами наравне. Для болгар выпивать в десятом классе вино считалось вполне нормальным явлением. Болгары, во время праздничных трапез, давали выпивать грамм двадцать и детям, но вино, разумеется, разбавлялось водой.

То, что ученики выпивали с учителями нельзя считать правильным, но для села это было вполне допустимым грехом. Ведь десятиклассник ровно через полгода выходит в жизнь, и это вполне уже взрослый человек. Надо заметить, что сельские ребята более взрослые, чем городские. Сельские ребята приучены с детства к труду, а городские мальчишки и девчонки в это время ходят по дискотекам, в кино, на концерты, футбол, гуляют по паркам. В этом и состоят «две большие разницы» между сельской и городской молодежью. Да и бытовые условия совсем другие, чем в городе.

Уже не помню по чей инициативе, но наша тройка ( три богатыря- так в шутку я назвал нас) начала выходить на природу с ночевкой с субботы на воскресенье. В школе водились туристические палатки. Вокруг села нет лесов, но лесопосадки кое- где встречались. Мы набирали консервов, колбасы, хлеба, колодезной воды, десятилитровый бутыль вина и выходили на природу. Я брал мелкокалиберное ружье, и мы стреляли по воробьям и воронам, ставили самодельные мишени и соревновались. Я упустил, что в первый наш поход с нами пошла одна учительница. Я забыл,  как ее зовут. Помню, она была очень высокой и приятной в общении. Однажды с нами  пошла в поход старшая пионервожатая школы Галина Галева. Она тогда только окончила школу, и это была ее первая работа. С Галей мы начали встречаться до похода. Галя отличалась общительным характером, добротой и, конечно же, эффектной внешностью, и очень стройной фигурой. Она в школе, как я потом выяснил,  активно занималась спортом и пела в школьном хоре. Она обладала приятным голосом и вообще любила петь. Я за ней начал ухаживать, и это не прошло мимо внимания общественности. Вскоре наши отношения приобрели более интимный характер.

Однажды, когда стемнело, мы  ней встретились на окраине села и у стога сена я сделал ее женщиной. Галя была второй девственницей, которую я встречал на своем донжуанском пути. Первую девственницу я встретил в Килии в 1960 г. Этой девушке было тогда 23 года, и я очень удивился, что она в этом возрасте еще не имела мужчин или мужчину. Эта девушка была из Одессы, и тоже проходила какую – то практику в Килии, кажется в торговле. Мы с ней встречались несколько раз, а потом она уехала в Одессу и больше я ее не видел.

Галя мне очень нравилась, но я не испытывал какой – то испепеляющей любви. Мы с ней встречались, отдавались со страстью, но как – то не задумывались о последствиях, которые не заставили себя ждать. Тогда я и близко не допускал вступать в брак. Ведь мне надо было получить высшее  образование, которое я начал, но коварные обстоятельства прервали его.

Кроме походов в буджакскую степь мы с Виктором пару раз выезжали в Болград. Мы сидели в ресторане, пили, кушали, беседовали и вдыхали «аромат» городской жизни, хоть и провинциальной.  В одном из приездов в Болград я познакомился, уже не помню где и как, с журналисткой местной газеты. Кажется,  она была или главным редактором или заместителем. Помню, она пригласил меня домой. Мы с ней провели ночь в объятиях и поцелуях. Она, почему – то, не отдавалась мне. Так я и промучился с ней всю ночь, Я так и не понял, чего она хотела от общения с мужчиной. Вероятно, она хотела, чтобы я целовал ее в интимные места, но тогда я не был готов к такому виду секса, а она не нашла в себе смелости сказать или намекнуть мне  о своем сокровенном желании. Все же мы все тогда были сексуальными невеждами. Этот случай произошел до моих отношений с Галей.

Однажды мать Гали приезжает в село Главаны, находит меня  и с ужасом сообщает, что Галя в больнице, что ей сделали аборт. Сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать. Сравнить мое состояние с громом среди ясного неба – тоже не отразит моего состояния. Я ведь ничего о беременности Гали не знал, а она, почему – то решила меня в это ее состояние не посвящать. Ее решение меня не посвящать и самой справиться с ситуацией оказались  одинаково трагичными как для нее, так и для меня.

Мать ее сказала, что мы срочно должны расписаться. Я согласился без всяких слов. В ближайшую субботу я поехал в село Новая Ивановка, откуда и была родом Галя, и мы расписались в местном сельском совете. Так я молниеносно, нежданно –  негаданно, стал мужем.

Оказалось, как мне потом рассказывала Галя, узнав о своей беременности, она решила самостоятельно от нее избавиться. Она из дня в день, когда приезжала домой на субботу и воскресенье, двигала шкафы, чтоб вызвать искусственно выкидыш. Дура – дурой! Она пыталась скрыть свою беременность, чтобы избежать позора. В сельской больнице сделали ей не качественную чистку, и она лишилась возможности иметь детей. Это мы узнали уже в Ленинграде. Нам  пришлось выяснять, кто же виновен в том, что она не может забеременеть. Это произошло уже тогда, когда мы жили в Пскове, а оттуда я поехал в Ленинград восстанавливаться в университет. Я сделал анализы.  Очень интересно происходил забор спермы. Врач – женщина резко пальцами нажала ниже мошонки и сперма выскочила. Меня этот факт просто удивил, что такое возможно. Короче говоря, оказалось, что сперма  моя здоровая. Так мы выяснили, что по своей провинциальной глупости молодая, красивая женщина лишила себя материнства – прямого предназначения женщины.  Мы с Галей, можно сказать, любили друг друга, может, не до такой степени, чтобы жениться, но и преград в будущем для совместной жизни не было тогда. Мы просто еще не задумывались об этом по молодости лет. Галя была на десять лет младше меня. В сущности,  мой возраст соответствовал  периоду, когда пришло время мужчине заводить семью, но материальных возможностей  для этого у меня еще  не было. Вообще я намеревался  следовать совету  Пушкина, который  утверждал, что мужчине наиболее оптимально жениться в тридцать лет. Но вышло, что я женился на три года раньше пушкинских рекомендаций. Так легла карта моей судьбы.

У Гали была большая семья. Отец у нее болгарин, а мать русская сибирячка. У Гали было два брата: Виктор – старший и Юра – младший. В то время Юре было четырнадцать или пятнадцать лет. Пацаны мне очень нравились, и мы быстро нашли общий язык. Бывая  в гостях у ее родителей, как сейчас помню, мы объедались сибирскими пельменями – семейное фирменное блюдо. В своей холостяцкой жизни я питался кое –как, если не сказать отвратительно, без системы, без первого. Правда, кажется, хозяйка дома, готовила нам, троим, завтрак. У Гали было вкусно, уютно и очень хорошо. Я неожиданно оказался в семье. Отца Гали звали Федором. Он очень любил болгарские народные песни. И, надо особенно отметить, что он относился к народной песне творчески и с огромной любовью. Со второго курса, с которого меня исключили из университета, я выбрал себе тему своей будущей  дипломной работы: Песни бессарабских болгар. Я из Ленинграда взял с собой магнитофон «Весна», на котором и записывал болгарские народные песни. Несмотря на то, что мое будущее было в тумане, я не терял веры в то, что все равно вернусь в университет. Я потом буду приезжать во время каникул  специально, чтобы записывать болгарские народные песни  и не только в селе Ново Ивановка, но и в других болгарских селах. А начал я собирать песенный материал  в родном селе Новые Трояны и Чийшия, а потом уже в Главанах. Помню, вся семья Гали приехала знакомиться с моим дядей Василием. Дядя Василий тоже был любителем народных песен. У него был удивительного тембра голос, насыщенный эмоциями, болью и страданиями болгарского народа. Его песни я тоже записал. Как водится, был накрыт стол обилием вкусностей. Вино текло рекой. Мы ели, пили, беседовали и дядя время от времени пел свои замечательные песни, которые трогали меня до слез – я всегда обливался слезами, когда дядя пел. Когда мы вернулись в Ново Ивановку, отец Гали на следующий день за столом во время ужина спел одну из песен дяди Василия. Я спросил, когда же он успел ее запомнить? Он мне рассказал, что всю ночь вспоминал понравившуюся ему песню. Он говорил, что лежал ночью с открытыми глазами и вспоминал песню то сначала, то с конца, то с середины – и так до тех пор, пока не вспомнил ее всю. Только после этого заснул сладким сном под утро. Мой тесть Федор своим рассказом о том, как он запомнил песню,  раскрыл кухню этого удивительного творческого процесса, который я и описал в своей дипломной работе, о которой речь впереди. Именно на таких народных певцах и держится весь песенный фольклор. Благодаря народным певцам и сохранился аутентичный болгарский язык во время пятисотлетнего турецкого ига. Это же уникальное явление в жизни болгарского народа: будучи  лишенным    возможности изучать родной язык, сохранить его в продолжение пятисот лет и не ассимилироваться.

Заканчивая рассказ о главанском  периоде моей жизни, хочу отметить, что и здесь я принимал участие  в общественной жизни школы. Кроме спортивных кружков типа спортивная гимнастика, ручной мяч, настольный теннис я еще и поставил один румынский танец «Бриул». С этим танцем ребята ездили в Одессу, занимали первые места в области и были приглашены на фестиваль в Киев, но у школы не было денег на поездку. Потом я встречу одного из участников танца и он мне скажет, что я для него тогда открыл новый духовный мир, который сопровождает его всю жизнь. Не скрою, мне было приятно слышать, что в свое время я оставил после себя в душе моих учеников столь позитивный след.

В главанский период моей жизни я встретился  с моими благодетелями – дядей Мишей и тетей Зиной. Тетя Зина или Зинаида Ивановна работала в этой же школе учителем начальных классов. Я, их бывший приемыш, работал с ней на равных учителем – значит, в свое время не напрасно тетя Зина прилагала много усилий, чтобы привить мне любовь к знаниям. Я посетил и дядю Мишу. Он тогда почему –то не работал, сидел дома и выглядел как – то растерянно. Сына Славика я так и не видел взрослым. Он тогда был где – то в отъезде. Потом он спился и умер раньше своих родителей совсем молодым. Просто непонятно, как у таких хороших людей сын мог спиться. Почему у них не получилось воспитать его достойно? Это вопрос вопросов. Ведь он родился уже после голодовки. Что случилось в их семье, я так и не узнал. Дядя Миша был очень доволен тем, что я стал человеком, как он выразился. Мы с ним пили домашнее  вино и говорили за жизнь. Я ему рассказал все, что со мной произошло за эти восемнадцать лет, посвятил его в свои планы на будущее. Я уже не помню, ходил ли к нему прощаться, когда покидал Главаны.

Учебный год закончился, мы уволились и уехали к родителям Гали. К первому августа мы должны были быть в Ленинграде. Я имел твердое намерение восстановиться  в университет, а Галя хотела  поступать в какой- то ВУЗ. Я уже не помню, где мы жили, но, кажется, в гостинице «Турист». Помню, в этой гостинице у Гали случилось кровотечение – так «хорошо» ей сделали чистку в селе. Мы вызвали скорую помощь, но это кровотечение впоследствии сильно повлияло   на сдачу вступительных экзаменов- она физически не могла добротно подготовиться. Галя не прошла по баллам, а меня не восстановили. Сафронов- проректор Ленинградского университета – сказал: «Не думай, что я держу зла на тебя, просто  сейчас нет  вакантных мест. Приезжай на следующий год и я тебя восстановлю».

Мне ничего не оставалось, как только согласиться. Все же он вселил во мне надежду. Что было делать дальше? Куда ехать, где работать, как прожить этот год? Вопросов было много. Ехать в Бессарабию ни мне не хотелось,  ни Гале, так как ей было неудобно перед родителями за то, что не поступила. Тогда я развернул карту СССР и начал смотреть, какой из городов России ближе всего к Ленинграду. Жребий пал на г. Псков; вечером сел в поезд, а утром ты уже в Пскове.

                                         Один год жизна в Пскове

                                         ======================

Первого сентября мы еще находились в Ленинграде, а второго числа мы приехали в Псков и сразу же направились в городской отдел народного образования. Я был готов работать где угодно, в любой русской деревне, лишь бы переждать   этот год. К нашему с Галей удивлению, нас обоих направили в Первую среднюю Псковскую школу, где, как я потом узнал, учился Вениамин Каверин, автор романа «Два капитана». Школа находилась недалеко от реки Великой, на которой находится г.Псков. На противоположном берегу находилась древнейшая в северной Руси  псковская крепость, заложенная в 903 г. Потом, знакомясь поближе с крепостью, на  одной из стен, я прочту слово «ПЛИСКОВ», от которого и произошло название города Псков. Уже через тридцать пять лет я узнаю, что крепость ПЛИСКОВ была названа в честь первой столицы Дунайской Болгарии города ПЛИСКА. Это я утверждаю на основании исследований болгарских историков. Всякий русский, закончивший десять классов, знает о княгине Ольге, которая являлась племянницей  болгарского царя Симеона и внучкой  крестителя болгар в 862 г. Бориса Первого. Матерью Ольги была младшая дочь царя Бориса Анна. Киевский князь Олег  и его родственник Игорь  с большой делегацией посетили Болгарию царя Симеона. Мимоходом замечу, что это был золотой век Болгарии как в экономическом плане, так и в духовном. Здесь они и познакомились с княгиней Еленой, которая в языческой  Руси приняла имя Ольга. Князь Игорь влюбился в Ольгу с первого взгляда. Елене  тоже очень понравился этот красивый  русский богатырь. Здесь мы имеем случай, когда опровергается тезис известной песни, что короли не могут жениться по любви.

Утверждение русских историков, что Ольга была простой псковской девушкой, не выдерживает критики. Не мог русский князь взять в жены простую девушку. Тогда тоже существовали династические браки. Да и Псков тогда представлял собой в большей степени крепость, а не город, где массово живут русские князья. Исторические документы, а не какие – то там предположения и гадания на кофейной гуще, свидетельствуют, что у болгарской княгини Анны и е мужа СОНДОКЕ- представитель видного болгарского княжеского рода –  было двое сыновей и пять дочерей.  Елена была четвертым ребенком в этой большой семье. Сейчас, когда я пишу эти строки в 2010 г., уже вышел роман болгарского писателя Миладина Апостолова «Великая княгиня Елена-Ольга». Главным толчком к написанию романа послужила кандидатская диссертация болгарского архимандрита Нестора  «О болгарском происхождении великой княгини Ольги». Архимандрит Нестор находился в Москве во второй половине двадцатого века при русском святом синоде на специализацию. Здесь, в Москве, он и написал свой труд. Не может быть, чтобы русские историки не были знакомы с этим научным исследованием, но, тем не менее, они  не произвели коррекцию исторических фактов в школьных учебниках. Так и кочует историческая неправда из век в век. Принцессу  Елену-Ольгу также привезли на Русь, как и восемь веков позже Ангальт- Цербстскую принцессу  Софию- Августу – католичка из города Штеттина, принявшую вместе с православием  имя Екатерина- русская императрица  Екатерина  Вторая, которая правила тридцать четыре года.

Вот так исподволь псковская крепость увела меня от основного пути моего нехитрого повествования. Меня приняли на работу в качестве учителя физического воспитания, а Галю –  школьной пионервожатой. Мы сняли половину частного дома на противоположном берегу реки Великой. В те времена, да наверное, и сейчас  работал, так называемый, речной  трамвайчик . Десять минут- и ты на другом берегу. Очень даже  удобно. Так мы начали жить и работать в старинном  русском городе Пскове. При всей своей ущербности советская власть имела некоторые и положительные черты. Например, в любом городе, селе, деревне или поселке СССР, во всяком случае, в славянских республиках, можно было устроиться на работу без прописки.

Кроме меня в школе работал еще один учитель физкультуры. Мы с ним подружились, часто выпивали на основе немецкого счета, который мой старший коллега негласно и установил. Когда мы бывали у него дома, то он меня просто угощал. Я забыл, как его звали, но он оставил у меня приятное впечатление. Только немецкий счет мне был несколько неуютен. Я привык с друзьями так: сегодня у тебя есть деньги – ты платишь, завтра – у меня – я плачу. Но, возможно, немецкий счет более справедлив и демократичен. Во всяком случае, он не допускает, чтобы человек приучался к  халяве и сохраняет равноправные  отношения между людьми. Главное, что никто никому не должен, а, значит, и не обязан. Сохранять психологическое равновесие, взаимное уважение, почтительность, возрастную субординацию – залог приятельских отношений между коллегами по работе  или профессии.

Работать в псковской школе в те времена было делом нелегким. Большинство  школьников  выглядели нормальными юношами и девушками, но, как говорится, в каждом стаде есть паршивая овца. Вот эти паршивые овцы и портили общий учебный фон и мое настроение. Но я держался, как мог. На уроках  гимнастики старался быть максимально тактичным с десятиклассницами, которые выглядели вполне оформившимися девушками, с очаровательными пышными формами, со свойственной их молодости привлекательности. При исполнении упражнений на снарядах старался страховать аккуратно, не лапая за бедра, как это делают некоторые горе- учителя. У меня создавалось впечатление, что некоторые девушки были совсем не против того, чтобы я их пощупал, но я не поддавался на эту соблазнительную провокацию. Могу с гордостью и чистой совестью свидетельствовать, что я в отношении учениц не совершил ни одного аморального поступка. Надо признаться, что иногда на уроках с десятиклассницами меня охватывало возбуждение, но я всегда надевал плавки, которые скрывали мое эротическое состояние.

В школе я подружился с учителем литературы, который внешне был похож на Пьера Безухова в исполнении Бондарчука, постановщика эпического, прекрасного фильма «Война и мир».Я уже забыл как его звали, но его рельефное лицо с очками навсегда осталось в моей памяти. Благодаря ему я познакомился с театральной жизнью Пскова. Этот учитель литературы пригласил меня на роль Андрея Балконского в эпизоде его встречи с Пьером Безуховым накануне Бородинского сражения. На одну из репетиций наш постановщик пригласил для консультаций режиссера псковского театра. Этот режиссер произвел на меня неизгладимое впечатление тем, что объясняя нам нашу сцену, он с легкостью прошелся, как мне казалось, по всему роману Л.Толстого. Меня поразила его обширнейшая эрудиция. Именно тогда я проникся огромным уважением к режиссерской профессии.

И теперь, когда я смотрю спектакль или фильм, я всегда за ними вижу творческую лабораторию режиссера, личность постановщика. В какой – то момент моего самообразования я стал замечать, что за монологами, диалогами, действиями героев  того или иного романа, я отвлекался на личность писателя, что герои говорят устами писателя, что это он, писатель, и есть главный герой романа или повести. Помню, еще в техникуме физкультуры и спорта, прочитав всю прозу Пушкина, я увлекся его письмами. Письма Пушкина – это особая высокохудожественная проза. Как говорится, талантливый человек   во всем талантлив.

Я не просто читал письма Пушкина, я ими  упивался, перечитывал по несколько раз. В Письмах одного из величайших людей человечества я старался увидеть Пушкина, как обыкновенного человека, которому присущи все  тревоги и терзания, преподносимых нам в сфере отношений между мужчиной и женщиной. Я много думал о том, а мог ли Пушкин избежать того, что привело к трагическому концу, и пришел к выводу, что нет, не мог. Не мог, потому, что Пушкин был публичным, известным человеком, и он не мог допустить публичного оскорбления своей чести и  достоинства, прежде всего не как поэта, а как человека. И этот великий человек, ценой своей жизни, дал нам великий пример самоуважения, достойный подражания. Тогдашняя русская жандармерия знала о конфликте Пушкина  с французами отцом и приемным сыном Дантесом. Письма Пушкина к  этим двум французам являются шедевром эпистолярного жанра. Ну вот, я опять отвлекся.

С режиссером Псковского драматического театра мы часто встречались на квартире моего приятеля. Мы пили вино, а чаще водку, закусывали огурцами и вареной колбасой и беседовали на самые различные темы, но больше на темы, относящиеся к театру, прозе и поэзии. Разумеется, я редко встревал в разговор, больше слушал, впитывал, запоминал и просто учился. Конечно, у меня за плечами были полтора года учебы в университете, я обладал некоторым, пусть и не большим, багажом эрудиции, и если они со мной общались, значит, я был для них чем – то интересен.

Кроме театрального аспекта моей псковской жизни, у меня появилась еще одна счастливая возможность духовного общения. Уже не помню, с чего началось, как я познакомился с деятелями Псковского дома культуры строителей, но эти люди и этот дом стали для меня родными и близкими. После работы я буквально жил там. Моими друзьями стали балетмейстер и руководитель оркестра и хора. Мы после репетиций проводили время вместе; гуляли по парку, сидели в кафе, выпивали  водочку и смачно закусывали, рассказывали анекдоты, обсуждали и культурные дела. Короче, я танцевал в ансамбле дома культуры. Я стал своим человеком, точно так же, как и в доме культуры Пищевой промышленности в Ленинграде. Все повторялось. Я снова жил полнокровной творческой жизнью с прекрасными людьми. И этот факт, несомненно, скрашивал мое изгнание из университета. Ссылка оказалась более чем приятной.

Балетмейстера звали Виктором. Он когда – то танцевал в театре – то ли в Ярославле, то ли в Свердловске – точно не помню. Витя был хорошим балетмейстером. Мы с ним почти стали друзьями. Так как  Псков очень близкий сосед прибалтийским странам, то мы бывали участниками всех их праздников. Я уже не помню, кажется в Латвию, мы ездили на праздник песни. Это незабываемое зрелище. Ранее я уже говорил о том, как мы с ансамблем в Ленинграде ездили на этот же праздник. Вот в Пскове мне посчастливилось еще раз побывать на этом общенародном, в буквальном смысле слова, празднике песни. И это не какой- то там фестиваль художественной самодеятельности, а именно ПРАЗДНИК ПЕСНИ, так и называется.

А чего стоит наше участие в Пушкинских праздниках шестого июня в селе Михайловское. Чего стоят встречи почти со всеми тогда известными советскими поэтами и писателями? Это же непередаваемый праздник души человеческой!

Как сейчас вижу на летней, сколоченной к празднику сцене, выходящих одним за другим Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Всеволод Рождественский, Виктор Боков – поэт – песенник и многие другие поэты и писатели и читали стихи Пушкина и свои о нем. Для меня это было огромное удовольствие присутствовать на этом празднике великого человеческого духа. Михайловское завораживало не только пышной зеленью деревьев и кустарников, по- праздничному, освещенных ласковым летним солнцем, но самой необычностью духовной ауры, царящей вокруг.

После официальных речей и выступления поэтов, писателей, пушкинистов, литературоведов состоялся концерт народных ассамблей из различных регионов России. С особенным настроением  и подъемом танцевали и мы. Этот пушкинский праздник навсегда остался в моей памяти как торжество человеческой духовности, наполнивший мою душу особенной энергетикой, настроением и ощущением эмоциональной насыщенности.

Сейчас, с высоты сорокалетней давности, мне трудно вспомнить все события моей жизни псковского периода, но общее впечатление сводится  как к нечто праздничному, наполненному приятными творческими событиями и дружескими попойками. В нашем доме культуры по субботам и воскресеньям проходили танцевальные вечера, типа современных дискотек. Как –то, когда Галя отсутствовала в городе, на танцах я познакомился с эффектной блондинкой- псковитянкой.  На этом же вечере я познакомился с ленинградским  инженером, находящимся в командировке. Не помню уже как вышло, но пригласил в гости и девушку и ленинградца, который показался мне довольно приятным в общении человеком.  Мы дома выпили, закусили и легли в постель все втроем. Сначала я обработал блондинку, потом гость, потом я и так до утра мы по очереди обладали этой красавицей. Я, по простоте душевной, утром ушел на работу, оставив их  у себя дома. После уроков вдруг я слышу разговор, какой – то женщины, которая ищет свою дочь. Я понял, в чем дело, и быстро побежал к реке Великой на трамвайчик. Прибежал в волнении домой и отправил всех вон. Не хватало мне, учителю, обвинения в разврате. Потом мы несколько раз встречались с этой свободной от всяких предрассудков девушкой, но очень тайно от ее родителей. Это было мое условие, чтобы они не знали о наших встречах.

Был у меня еще один роман с кассиршей дома культуры. Она во время обеда поднималась на второй этаж, открывала какой – то кабинет, уже не помню чей, и мы прямо на столе  отдавались с ускоренной страстью, в экстремальных условиях боязни, что нас могут застукать. Секс под угрозой чего – то имеет особенный вкус.

Чуть не забыл. Были у меня интимные отношения еще и с бухгалтершей дома культуры. Эта дама обладала средней внешностью, которую нельзя было отнести к красавицам. Но на ее довольно приятном лице виделся отпечаток, какой- то недосказанной грусти и тревожной серьезности.  Эта девушка жила в десяти километрах от Пскова. Помню, я поехал к ней в деревню. Эту деревню можно было легко обхватить одним взглядом. Она одиноко лежала на бескрайной  равнине, покрытой обильным снегом. Все вокруг, до боли в глазах, блестело посеребренной белизной под холодным и ярким северным солнцем.

Я еще в ленинградский период своей жизни очень полюбил русскую деревню, когда мы ездили студентами на уборку картошки.

Девушка пригласила меня в свою горницу, и мы, долго не думая, бухнулись в постель – а зачем я приехал?. Мы с ней встречались еще несколько раз, а потом я уехал в Питер, и мы больше с ней не виделись, хотя я приезжал пару раз в гости к Гале.

Пришло время и я уехал в Питер восстанавливаться. Слава судьбе и провидению – меня Сафронов восстановил. Я испытал такое же  невыразимое чувство радости, которые испытал, когда поступил  в первый раз. Я вернулся в Псков, собрал свои нехитрые вещи, устроил мальчишник с моими приятелями по искусству и к первому сентября  вернулся в Питер. Галя никуда не стала поступать. Она тоже уволилась из школы и устроилась, благодаря мне и моим связям, кассиром в доме культуры.

Шел 1967 г., а я, поступив в 1963 г., учился только на втором курсе. Три с половиной года учебы утеряны, но не были напрасными, так как я жил полнокровной и интересной, насыщенной важными духовными событиями жизнь.

Хорошо, что в свое время, по причине сложившихся  жизненных обстоятельств, я получил две специальности: токаря – универсала и учителя физкультуры. Они меня выручали и давали мне кусок хлеба. Но мои интересы менялись, появлялись, в соответствии с требованиями натуры, иные потребности, с более высокой духовной планкой. Моя натура, а не советы кого – то, меня вели по жизни.

Возвращение «блудного сына».

========================

И так, в 1967 году я вернулся в университет. Меня поселили там же, на улице Шевченко, 25, но в другой комнате. Я оказался среди абсолютно новых людей. В этот раз со мной жили в комнате болгарский аспирант Дмитрий Ангелов и белорусский аспирант. Четвертого или не было, или я не помню.

Так же не помню, ездили ли мы на втором курсе  в колхоз  собирать  картошку. Многое стерлось из памяти. Я, конечно, очень серьезно относился к учебе. Но в этот раз появились приятели, с которыми мы ночь напролет играли в карты –  в очко. Хорошо, что эти развлечения длились недолго. Помню, моим соседом по комнате был парень  старше меня. Он тоже был аспирантом философского факультета, как и мой болгарский друг Димчо Ангелов.  Мы часто собирались у него в комнате и крепко выпивали. Этот парень, по манере своего поведения, выглядел эпатажным. Когда мы крепко напивались, он обращался к девушкам и заговорщицки   шептал: ребята, все отрицать, все отрицать. Ничего не знаю, ничего не было. Он к девушкам обращался, как к   ребятам. К чему он это говорил, я не мог понять. Хотя, имея в виду, что среди нас, что не исключено, учитывая тогдашнюю обстановку в СССР, мог находиться стукач. КГБ тогда  и всегда имел широкую сеть осведомителей – стукачей. У нас КГБ представлял, так называемый, шестой отдел. Учитывая тот факт, что мы  жили с иностранцами в одном общежитии, то среди студентов были стукачи  на стукаче и стукачом погоняли.

Но к личной жизни в этот период я вернусь чуть позже. Филологический факультет нашего университета находился на Университетской набережной, недалеко от главного корпуса, в котором  в восемнадцатом веке находились различные министерства, и называлось это прекрасное здание дворцом двенадцати коллегии, то есть, министерств. В этом здании находился биологический факультет, библиотека университета и администрация. Уже не помню, с третьего или четвертого курса наш факультет переведут на Новоизмайловский  проспект, там, где находится метро Парк Победы. А Парк Победы находится на Московском проспекте. Это ленинградский район новостроек.  А еще позже, уже после окончания  моей учебы, филологический факультет будет переведен в Петродворец – в двадцати пяти километрах от Ленинграда. Наш факультет размещался в бывшем дворце Петра Второго, который умер в раннем возрасте. Так как он был наследником престола, то его привезли из Москвы в столицу. Петр Второй был внуком Петра Первого, то есть сыном Алексея, с которым  у его отца Петра Первого было много проблем, что, в конце концов, привело к трагедии- Петр казнил своего сына за предательство отца. Так вот, специально для будущего русского царя Петра Второго (1727 -1730 г.) на Университетской набережной и был построен этот двухэтажный дворец. На втором этаже размещались два актовых зала для общих лекций, учебные аудитории и соответствующие кафедры, в том числе и кафедра славянской филологии, которая включала в себя болгарский, сербохорватский, польский и чешские языки.

Вообще Университетская набережная, как и старый центр бывшего Санкт – Петербурга, отличалась красивыми  и знаменитыми зданиями, построенными в восемнадцатом веке. Здесь находилось первое каменное здание  Санкт – Петербурга дворец А.Меншикова, Академия художеств со знаменитыми свинксами  перед ней, дворец Петра Второго, первый русский музей «Кунсткамера» и здание Двенадцати коллегий. А чуть дальше, за поворотом, Пушкинский дом, в котором работал совесть двадцатого века Дмитрий Лихачев. Пушкинский дом смотрит своим фасадом на неописуемую красоту – так  называемую, Стрелку Васильевского острова (кстати, в Санкт –Петербурге 101 остров) с известными на весь мир Ростральными колонами ( от латинского слова «рострум»- нос корабля). Я четко осознавал, что имею большую радость жить среди этой красоты человеческого духа и рук. И каждый раз, когда выходишь из нашего факультета, на противоположном берегу Невы высится в гордой и величественной позе Медный всадник, так названный Пушкиным памятник Петру Первому – работа французского скульптура Фальконе. Перед твоим взором на том берегу красуется знаменитая адмиралтейская позолоченная игла и, чуть слева, соединяя два берега, протянулся, не мене величественный, Дворцовый мост. А рядом с ним, чуть слева, стоит и радует глаз всех поколений людей, Зимний дворец, известный больше как Эрмитаж. Дворец построен по проекту итальянского архитектора Варфоломея ( по –  итальянски – Бартоломео)  Растрелли в стиле барокко с элементами рококо. Вот такой вид открывается студенту филфака, когда он выходит из бывшего дворца русского императора Петра Второго. Весь этот фантастический по своей красоте  архитектурный комплекс вокруг Дворцового моста, по обоим берегам Невы, всегда вызывал во мне восхищение и эстетическую радость. Жизнь среди такой необыкновенной красоты я воспринимал как большой подарок моей нелегкой судьбы.

К сожалению, стоит отметить, что практические занятия по болгарскому языку проходили в маленьких аудиториях  подвального этажа. Мы называли эти аудитории катакомбами. В катакомбах сидели и  другие кафедры, как – то:  кафедра русского языка, кафедра классических языков ( латынь, древне – греческий ). Точно помню, что русский язык и литература, которых  нам читал проф. Иванов, проходили в аудитории на втором этаже. На втором этаже находилась очень важная достопримечательность нашего факультета –  буфет. Каждая лекция длилась по полтора часа, поэтому, по окончании очередной лекции мы все спешили в буфет занять очередь, чтобы съесть пирожок или бутерброд и, самое главное, выпить чашечку кофе с сигаретой. Именно с сигаретой. И не просто с сигаретой, а, сделав глоток кофе, обязательно сопроводить его глубокой затяжкой. Или сделать затяжку, запить ее глотком кофе и затем выпустить остаток сигаретного дыма. Это была модная методика  пить кофе с сигаретой. Это был ежедневный ритуал для всех, кто курит и любит кофе. Помню, всегда с нами пил кофе преподаватель португальского языка. Он был полу – русским- полу – латиноамериканцем, родился и жил в Португалии. Его элегантный вид и утонченные, красивые черты смуглого лица всегда были объектом для наших красавиц – филологинь.

Здесь же, на втором этаже висела огромная студенческая газета длиной в три – четыре метра. Редактором студенческой газеты был милый толстячок по фамилии Спичка. Звали его Аркадий, а мы его ласково называли Аркашей. Большинство имен забыл, а его запомнил, Наверное, есть в этом  какой – то смысл. Я часто останавливался перед этим необыкновенным рукотворным органом и зачитывался до уставания. Ведь газета была написана от руки. Очень интересными  и смешными были материалы, касающиеся абитуриентских и студенческих ляпсусов во время экзаменов; например: Онегин очень любил духи и часто ими мочился. Мне кажется, что Спичка был первым в СССР, кто смешно интерпретировал некоторые слова, придавая им абсолютно другой смысл. Сегодня этим продолжает заниматься известный юморист Михаил Задорнов. После окончания университета Спичка работал редактором газеты на заводе «Электросила», который находится на Московском проспекте. Всякий раз, когда я возвращался на автобусе в общежитие, проезжал мимо этого известного на весь союз завода. Поэтому он  так  сильно врезался в мою память.

Те, кто не пил кофе и не хотел  есть, выходили курить на лестницу. В те времена разрешали курить в помещении, и, в принципе, курили везде. Сегодняшнему человеку покажется диким и невозможным, но, вплоть до восьмидесятых годов, курили в самолете, если сосед по креслу не был  сильно против этого. Я, правда, не помню ни одного случая, когда кто – либо ущемлял бы курящего в его законных правах. Когда самолет набирал нужную высоту, мы  расстегивали ремни безопасности и начинали курить, пить, есть и болтать о своем. Вот такая  была свобода при тоталитарной и самой несвободной стране.

На втором курсе я продолжил писать курсовые работы на тему народных песен бессарабских болгар. Во время каникул я ездил  в гости к дяде Василию, то есть, в село Новые Трояны, где я родился. Я записывал песни не только от дяди Василия, но и от дяди Николая, от двоюродной сестры Марии, от Петра Димитрова, мужа моей двоюродной сестры Зинаиды. Я узнавал, расспрашивая людей, знакомых, кто в селе лучший народный певец и напрашивался в гости и записывал. Только один раз мне одна женщина отказалась, боясь, что, если я ее запишу на магнитофон, то это может ей навредить. Боязнь сталинских репрессии еще жила в памяти людей.

Дело в том, что я не был проинструктирован своим руководителем курсовых работ, как надо записывать песни. Современные молодые фольклористы владеют всей методикой, полученной от своих преподавателей. В Ленинградском университете до меня никто не затрагивал болгарскую фольклорную тематику. Мой преподаватель тоже не имел этого опыта. До всего доходил сам. К сожалению, не о  всех исполнителях  я зафиксировал личные данные. А надо было записать имя, фамилию, отчество, возраст, место проживания и рождения. Я всего этого не сделал, а надеялся на память. Сведения о близких мне не надо было записывать – я  и так знал, но, не записав сведения о других певцах, я забыл их имена, и это в такой работе очень плохо.

Мой дядя Николай, второй по возрасту из шести братьев. Самый старший дядя Атанас( Танас) эмигрировал в 1930 г. в Уругвай. Насколько мне известно, они жили в шестидесяти километрах от Монтевидео, и  занимались своим обычным делом – фермерским хозяйством. Связи с ними нет. Когда – то он писал письма дяде Василию, а потом все прекратилось. Знаю, что в Уругвае живут мои двоюродные братья, а сейчас, наверное, есть и внуки, правнуки и праправнуки.

Так вот, дядя Николай не имел голоса и слуха, и пел речитативом. Он мне напел исторически – мифологическую  песню о народном герое Сидере : «Черен арап и хайдут Сидер». Впоследствии оказалось, что это –  поэма, написанная  в девятнадцатом веке болгарским возрожденцем  Николаем Козлевым. Этот факт стал мне известен  почти сорок лет спустя и  я опубликовал в болгарской газете очерк об этом удивительном авторе – патриоте и просветителе.

Вообще мой дядя Николай был склонен к знаниям. Он в семидесятилетнем возрасте декламировал Пушкина. Он ведь закончил четыре класса русской школы. В его эпоху ( это примерно 1912 год) в селах компактного проживания болгар учились в школах только четыре года. Но тогдашние четыре класса по знаниям можно приравнять к нашим семи или восьмилеткам. Когда я приезжал  в гости  и жил у него, основной темой наших бесед была Библия. Он ее знал наизусть, и каждую свою мысль подкреплял цитатами из Библии. Кажется, я уже писал, что дядя Николай подарил мне свою Библию. Замечу, что мой двоюродный  брат Николай, 1935 года рождения, сын дяди Николая,  помогал мне в детстве в решении задачек. Он, слава Богу, сегодня, в 2010 г. жив, но не очень здоров. В недавнишний мой очередной приезд я пришел к нему в гости и подарил ему свою книжку, сопроводив словами благодарности за помощь в учебе в детстве. Я еще что – то говорил и мой старший брат растрогался до слез. В этот вечер он торопился на службу. На старости лет его супруга ( ее уже нет среди живых) все же привела в  общину баптистов – очень популярная в нашем селе. Мой друг детства Хаджи Георгий (в быту- Гена) и сосед по дому был ярым баптистом. Как – то он взял меня с собой и я записал их службу, но мой приемный сын Славик забрал бабину и записал на ней Макаревича, не зная, что уничтожил мой многолетний труд, так как там были записаны и песни. Запись вел на магнитофоне  «Весна», взятом на прокат.Мой сосед,  друг детства Георгий Хаджи сейчас живет в Америке в каком-то провинциальном городке.Живут прекрасно и выглядят здоровыми,красиво одетыми,материально обеспеченными.Я чень рад за своего друга детства и соседа.У него уже несколько правнуков,кажется 4 или 5.Дай бог им здоровья. Баптисткая община оплатила им дорогу до Америки,а я провожал его на одесском вокзале. Это я сейчас дописываю в апреле 2013 года. Он мне звонил и мы несколько минут общались по мобильному. Жаль, что не сохранились духовные песни его общины в нашем родном селе Новые Трояны.

Запись песен всегда сопровождалась угощением. Когда я приходил в дом нужной мне певицы, прежде чем начать запись, хозяйка сначала отправлялась в погреб, доставала соленья, брынзу сало и натачивала домашнего вина. Мы, продолжая беседовать, а беседа имела только одно направление – рассказать все о себе – мы поднимали тосты  с неизменным  содержанием: Дай, боже, здраве!  И, конечно, смачно закусывали солеными арбузом, помидорами, огурцами, горьким маринованным перцем, брынзой, салом и вкуснейшим хлебом домашней выпечки.

Болгарский хлеб домашней выпечки весит около трех килограммов. Печку топят в основном соломой и  виноградной лозой, полученную  после обрезки винограда 14 февраля – это болгарский народный праздник «Трифон Зарезан».  В народном предании говорится, что когда Трифон взялся обрезать виноградную лозу, из – за неловкого движения, отрезал ножницами кончик своего носа. Поэтому праздник и носит его имя. Обрезание лозы это целый ритуал, во время которого виноградный куст поливается вином, чтобы был хороший урожай. 14 февраля устраивается большой праздник  с пышной трапезой, звучит болгарская народная музыка, исполняются  песни и танцуется  знаменитое хоро (хоровод), которое является самым ярким символом единения всего народа

Записать песни на магнитофон – это только пол – дела. Мне удалось записать шестьдесят песен. В продолжение двух лет я списывал с магнитофона песни  в текст. Каждый день после лекций я отправлялся в лингафонную лабораторию и не менее двух часов работал. Сейчас, когда я вижу тогдашнего себя издалека, поражаюсь своей настырности и терпению. По десятки раз я прокручивал магнитофон, чтобы правильно понять то или иное слово. Известно, что когда исполняется песня,  не все слова слышны отчетливо. Правильно понять слова песни усложнялось еще и тем, что сам магнитофон «Весна» не отличался высоким качеством воспроизведения, да плюс еще и диалектный язык. Но все же, мне удалось перевести в текст  все песни. В 1996 г. случай помог мне  издать в Одессе  только двадцать четыре песни под названием «Буйни ветрове духали»

На основе собранных песен, начиная со второго курса, я писал свои курсовые работы. Курсовые работы за четыре года легли в основу моего дипломного проекта. Тему дипломной работы я выбрал сам, в то время как моим коллегам выбирали преподаватели. Моя дипломная работа от самого начала и до конца является абсолютно самостоятельным фольклорным трудом. Мой руководитель не сделал ни одной поправки. На защите мой руководитель, нарушив существующий порядок, встал и сказал несколько слов, хотя не имел права. Он назвал мою дипломную работу уникальной. Это для меня было высшей оценкой.  На пятом курсе произошло событие, которое чуть не лишило меня  возможности закончить университет. Но об этом почти трагическом случае расскажу в нужном месте.

Повторяю, учился я более чем серьезно. Я старался гармонизировать учебу с отдыхом, который является неотъемлемою частью студенческой жизни. С понедельника до 15 часов субботы  я отдавал все свои силы  учебе. Начиная с  субботнего  и до воскресного вечера я полностью расслаблялся. Часто я проводил вечера отдыха в компании болгарских аспирантов. Мой приятель из Болгарии Димчо Ангелов имел девушку, и мне не нужно было ему помогать в этом столь интимном деле. Но однажды, на пятом курсе, я,  все же, предоставил ему одну женщину, но, как говорится, всему  свое время.

У Димчо были большие неприятности с этой девушкой из русской глубинки. Дело в том, что Димчо имел семью- жена, сын и он. Эта дама в прямом смысле слова, доставала его и ставила своим сумасшедшим поведением под сомнение ход его дальнейшей карьеры. Надо помнить, что шел 1967 г. Партия- наш рулевой – держал под контролем каждого из нас, особенно своих членов. Эта девушка настаивала, чтобы Димчо женился на ней, так как, по ее словам, она его безумно любит. Но, по рассказу Димчо, он никогда не обещал ей, что женится. У студентов таких отношений на дружеских началах бесчисленное множество. Да, правда, студенты иногда женятся, но эти браки очень редко сохраняются надолго. Студенты – это ведь молодые люди, которые живут больше эмоциями, чем разумом.

Короче, эта девушка начала предпринимать решительные меры. Димчо был с ней откровенен, показывал фотографию жены и сына, письма из дому лежали в тумбочке. Он ничего не скрывал от нее. И она этим воспользовалась. Димчо жил со мной в одной комнате, и поэтому я был живым свидетелем этой трагедии. Узнав домашний адрес Димчо, девушка написала письмо его жене. Узнав об этом, Димчо срочно полетел домой. Жил он в городе Станке Димитров.

Этот   прекрасный  город, улегшись в подножии северо-западной  части горы Рила, уже боле ста лет является  местом паломничества туристов. До второй мировой войны, а вернее, до оккупации Болгарии советским союзом, город носил имя Дупница. В ноябре 1989 г., после пятидесятилетнего жестокого и разрушительного присутствия  коммунисты были свергнуты и городу вернули старое имя. По всему советскому союзу города,  села, поселки, предприятия и все прочее называлось именами представителей компартии, чтобы навеки застолбить их имена и саму партию в сознании человечества. Но номер не прошел. Хватило семидесяти лет, чтобы жизнь осудила эти мизантропическую идеологию и отправила на свалку истории. Вот и болгарский город Дупница не миновала эта участь, и его назвали именем болгарского коммуниста Станке Димитрова( псевдоним). Так вот, мой приятель как раз и был из этого очаровательного города. Ведь этот город находится в ареале горы Рила, что означает «священная гора». Это удивительно красивый район Болгарии.

Димчо срочно полетел домой, чтобы перехватить письмо. Вернувшись в Ленинград, Димчо рассказал мне, что сегодня он прилетает, и сегодня же приходит письмо. Он взял письмо из рук почтальона, пошел в туалет и там прочитал. Русская девушка рассказывала болгарской жене, как сильно она любит ее мужа. Димчо говорил, что когда он читал, у него волосы дыбом вставали. А ведь он был коммунистом – иначе, кто бы его пустил заграницу учиться. Но Димчо был тайным диссидентом. Буквально через неделю, его девушка отправляет его жене второе письмо.  Димчо мчится в аэропорт и вновь успевает перехватить письмо. Кажется, на моем пятом курсе его маниакальная девушка окончила университет и уехала из города. Когда я учился уже на пятом курсе, Димчо приезжал ко мне в гости на Новоизмайловсий проспект. Мы сидели, общались, выпивали. Димчо был очень интересным человеком, обладал острым чувством юмора и часто шутил. Мне на всю жизнь запомнилось одно его выражение. Когда он возвращался из университета, я уже отдыхал, то есть, спал. Однажды он заходит в комнату, видит, что я сплю и говорит: спишь и наблюдаешь, что происходит вокруг? Он так же хорошо играл в шахматы. Я в те времена стоял в начале овладения этой интереснейшей игрой. Еще в старом общежитии Димчо часто сражался с белорусским аспирантом. Я, конечно, болел за Димчо. Белорус мне не нравился, хотя белорусский народ  по своему менталитету отличается добротой, отзывчивостью и благожелательностью. Этот народ первым встретился с фашизмом, и знает, что такое страдание, а народ, который выстрадал что – то, пережил, всегда поймет страдание других и выразит свое сочувствие, непременно, придя на помощь. Этот аспирант был исключением; как говорится, в каждом стаде есть паршивая овца. Этому аспиранту однажды я набил морду за его хамство.  Он срочно пожаловался в деканат, где этому инциденту не придали большого значения; меня, конечно, вызвали, я объяснил, и меня правильно поняли. Но этот гад, как оказалось, готовился к реваншу.

Как – то я сижу на своей кровати, читаю очередную книгу по зарубежной литературе и вдруг резко открывается дверь и в комнату влетает долбанный аспирант и бьет меня сидячего по подбородку, но рука его прошла вскользь, хотя на бороде осталась незначительная ранка. Я вскочил, завалил его на кровать и начал дубасить. В это время приходит Димчо и во второй раз нас разнимает. Самое интересное, что эта вредина не отвечал мне, то есть, не дрался, не сопротивлялся. Надо сказать, что за смелость взять реванш, хотя и из за спины, я мысленно похвалил его. Ну не везет мне на «сожителей»; в старой комнате меня спровоцировал на драку Майкл Осмей Менса, сын министра Ганы, а в этой- белорусский аспирант.

Не помню, кто нас пригласил, но я, Димчо и еще пару болгарских аспирантов отправились на концерт тогда еще неизвестного широкой публике очень молодого певца и композитора Юрия Антонова. Это был или 1967 или 1968 г.Певец нам  очень понравился, и не напрасно, потому что он действительно станет в конце семидесятых годах довольно популярным. Кажется, в восьмидесятых годах у Юрия Антонова будут конфликты с властью и ему будут препятствовать свободно выступать и создавать свои красивые песни. В 2010 г. Российская общественность торжественно отметит его шестидесятипятилетие. Я смотрел  юбилейный вечер, и вспоминал его первые шаги на советской эстраде, где тогда господствовал Муслим Магамаев и  начинал восходить Иосиф Кабзон.

В мои студенческие годы гремело имя Эдиты Пьехи. Я ее помню еще с тех пор, когда учился в техникуме. Она тогда говорила с небольшим акцентом и только начинала свою карьеру певицы.  Кстати, я учился в техникуме, а она в университете на философском факультете. Мне в ту эпоху были хорошо известны имена Ленинградских композиторов Александра Колкера и Носова. Носов написал знаменитую песню «Слушай Ленинград, я тебе спою», песни Колкера также пользовались бешеной популярностью, а Носов ему завидовал. Я это знаю потому, что, как я уже писал выше, у нас в техникуме был организован  цикл лекций, которые знакомили нас с творчеством выдающихся композиторов всего мира и с живыми композиторами тогдашней современности. Так вот, Носов выступал у нас, рассказывая о своем творчестве. Напомню, что подобные музыкальные лекции всегда сопровождались пианистом и певцом, для наглядности. Мне очень врезалось в память, как  Носов тогда сыронизировал в адрес Колкера, сказав, что такие песенки, какие пишет Колкер, он мог бы писать по десять штук в день. Я, лично, ему не поверил, так как песни Колкера  отличались необыкновенной мелодичностью и мне очень нравились. Мария Пахоменко в пятидесятых только начинала свой путь певицы, исполняя песни своего мужа А.Колкера. А в конце шестидесятых М.Пахоменко уже приобрела заслуженную популярность и стала просто знаменитой на  весь СССР.

Никогда не забывал ситуации в трамвае, когда мы ехали на концерт Юрия Антонова. Перед выходом  в общежитии мы хорошо выпили. Помню, мы все сидели на задней площадке трамвая.  Не помню, с чего началось, но, сначала тихо, а потом во все горло хором пели болгарскую народную песню «Имате ли вино?»- есть ли у вас вино? Никто из присутствующих не сделал нам замечание. Ленинградцы поняли, что мы иностранцы и проявили к нам лояльность и терпимость.

В советское время  государством уделялось большое внимание  воспитание новой человеческой общности, названная потом «советским человеком».Представители всех пятнадцати республик за границей назывались русскими. Поэтому во всех государственных учреждениях, заводах, фабриках проводились различные лекции, концерты профессиональных и самодеятельных артистов. Бесплатные концерты, творческие встречи с артистами было очень хорошим и полезным делом того уродливого в основе своей строя. Здесь пахнет кнутом и пряником. Нас зомбировали политическими инъекциями  и радовали духовной пищей в виде отдельных элементов советской культуры.

Я уже писал о том, что еще на первом или втором курсе к нам приезжал в общежитие Эдуард Хиль. Наш танцевальный зал представлял собой  вытянутый прямоугольник длиной около десяти метров и шириной около пяти. Первый ряд сидел в одном метре от будущего знаменитого певца. Тогда Э. Хиль мне понравился своим точным и чистым пением: он вытягивал каждую нотку, и видно было, что он прошел добротную музыкальную школу.

На нас, студентах, многие начинающие артисты,  тогда опробовали себя. Некий артист разговорного жанра Шагинян читал нам поэтические произведения в какой – то особенной манере с музыкальным сопровождением, и это производило впечатление. После Шагиняна мне не приходилось сталкиваться с подобной манерой исполнения на нашей эстраде. Как сложилась  дальнейшая судьбу этого оригинального исполнителя мне неизвестно, но он остался в моей памяти навсегда. Вот же помню его спустя сорок лет.

После возвращения в университет я принимал участие в художественной самодеятельности филологического факультета и выступал за сборную университета по спортивной гимнастике на межвузовских соревнованиях  на первенстве Ленинграда. Помню, наша художественная самодеятельность, ездила в город Тарту, в тамошний университет. Я тогда поставил танец на троих – я и две девушки. У меня сохранилась фотография, на которой мы втроем танцуем на день филолога. Начиная с ремесленного училища в Одессе, я всегда принимал участие в общественной жизни того или иного учебного заведения, будь то школа, техникум, армия или  университет. Я старался выжать из своей натуры как можно больше способностей и таким образом строить свою жизнь более интересной и насыщенной. Молодость на то и дана, чтобы ее неуемную энергию использовать как на свое благо, и так и на благо общества. Тогда и интересно жить, раз уж мы пришли в этот мир.

Учеба шла своим чередом: каждый день по три пары по полтора часа каждая. К 15 часам занятия заканчивались. Когда водились деньги, я шел в студенческую столовую и обедал, а потом  ехал в общежитие и сразу ложился спать. После двухчасового сна я садился и готовил практические занятия. Самым  трудным предметом оставался для меня немецкий язык. Я часто обращался за помощью к ребятам из немецкой группы. Ведь надо было сделать перевод с немецкого на русский и с русского на немецкий. Так называемое домашнее чтение- перевод с немецкого языка на русский мы регулярно ходили и сдавали в просторной аудитории, где находились студенты из других кафедр.  Кроме домашнего чтения преподаватель на месте давал дополнительное задание- перевод с листа, то есть ты получаешь текст, дается десять минут на подготовку и вперед «за орденами» Пока ты готовишься, твой преподаватель точит лясы со своей коллегой. Я всю жизнь помню свою преподавательницу по немецкому языку. Это была добрейшая женщина, и я очень ей благодарен. Она произносила  мое имя на немецкий лад, ставя ударение на И – Иван.

Очень трудным предметом был старославянский( вернее- староболгарский). Поэтому я всегда готовил шпаргалки, что свидетельствует о моей серьезной подготовке к экзаменам. Сдать старославянский язык без шпаргалки было нереально. Не менее трудным предметами становились болгарская литература, античная, западная, русская и польская. Надо было прочитать огромное количество пьес, романов, повестей и запомнить их героев, иначе экзамен не сдашь, не оперируя именами. Книги, которые раньше читались, но надо было освежить в памяти, мы читали по диагонали, пропуская описание природы, концентрируясь на диалогах, чтобы лучше запомнить имена персонажей. Один мой знакомы студент пытался прочитать абсолютно все, что требовалось по программе; он чуть не двинулся мозгами. Был такой мой приятель, который все свободное время читал. Он говорил, если я сейчас это не прочту, то потом уже никогда не представится такая возможность- поезд уйдет. А ведь кроме программы хотелось прочитать что- то из современных новинок. Помню, на «Один день из жизни Ивана Денисовича» Солженицына  давалась одна ночь. Сегодня из фильмов мы хорошо знаем, что такое, будь то советская или сегодняшняя тюрьма, а тогда повесть этого героя нации произвела на наше общество ошеломляюще грустное впечатление; советские тюремные порядки в самом  «гуманном» обществе потрясли, ввергли в шок прочитавших повесть.

Помню, где-то на четвертом или пятом курсе, принесли из типографии экземпляр «Мастера и Маргариты». Мне не была знакома жизнь Иисуса Христа, я не знал кто такой Понтий Пилат, то есть много в романе свидетельствовало о недостатке  общей эрудиции. Летающая голая, но невидимая другими Маргарита, своим  подглядыванием   в окна чужой жизни  намекала мне на человеческое любопытство и стремление быть абсолютно свободной, что исключалось существующим строем. Мистика, фантастика в сочетании с масштабным( читай государственным) шулерством, конечно,  требовало от читателя большой эрудиции и работы ума. Мне некогда было парить мозги, так как писался диплом. Общий смысл произведения я уловил – ирония, сарказм  и убийственная критика   того уродливого советского общества, которое оставило на многие поколения свои тяжкие последствия.

Хочу отметить, что, по мнению советских тюркологов, три рода Булгаковых являются выходцами  из Казани. Следует  также напомнить, что Казань  старше почти всех древних городов России, и к шестнадцатому веку считалось, что  в тройку главных городов России входили: Москва, Санкт-Петербург и Казань. Поэтому, когда речь идет о знаменитых выходцах из Казани и перешедших на службу к русскому царю, надо помнить, что это были люди высшего света, образованные и цивилизованные, не то что хуже, а то и лучше российских вельмож или высокопоставленных чиновников. Во время татарского владычества переходили, в основном знатные болгарские рода, один за другим на службу  к русским князьям в Новгород, Рязань, а потом и в Москву. Например, К Олегу Рязанскому в 15 веке перешел на службу Иван Иванович Шай – Булгак из ханского(царского) рода. От всех трех родов Булгаковых вышли известные писатели, ученые,  воины, митрополиты. Слово БУЛГАК означает «гордый человек». Когда монголо – татары захватили территорию современного Татарстана, там существовало государство Волжская Булгария, столицей которого был город Казань, а до Казани – город Булгар. Болгары массово покидали свое Отечество и переходили на службу в русские княжества. Так как Волжской Булгарией владели татары, так называемая Орда, то и всех выходцев русские ученые относили к татарам, хотя трудно предположить, что захватчики русских земель переходили на русскую службу. Конечно же, переселялись болгары, а не татары. Даже у Ивана Грозного был советник по имени Булгар. Так как волжские болгары приняли ислам, то и имена их были мусульманскими и совпадали с татарскими прозвищами и именами, а может быть нецивилизованные тогда татары и восприняли в основе болгарскую именную систему.

Ведь Волжская Булгария была очень успешна  как экономически, так и духовно.    15 русских походов было совершено в   Волжскую Булгарию; Киевская и Северная Русь грабили богатую Волжскую Булгарию нещадно,

В 1552 г  двадцатидвухлетний Иван Грозный с огромным войском овладел Казанью и уничтожил Волжскую Булгарию. Особо отмечаю, что треть войска Ивана Грозного состояла из волжских болгар, которые уже более ста лет служили России. Болгары из войска Ивана Грозного воевали, будто бы , против татар, а получилось, что в действительности сражались со своими братьями по крови. Вот в чем драматичность той войны. В честь взятия Казани и был построен красивейший Собор Василия Блаженного на Красной площади. А Иван Грозный уже именовался царь всея Руси и Булгарии.  Ведь Иван Грозный был первым царем древнерусского государства. До этого были князья и княжества, которые постоянно воевали друг с другом, каждый  привлекая на свою сторону татар. Надо отметить для потомков, что Иван Грозный уничтожил тонны болгарских книг и государственный архив- то, что не успели спрятать болгары.

Раз уж затронул эту тему, хотелось бы упомянуть об еще одном великом человеке- Иване Александровиче  Бунине. Дедушка Прокуды  Михайловича Бунина ( умер в 1595 г.) переселился из Орды ( читай из Волжской Булгарии) в 15 веке.

Большой татарский ученый Альфред Халиков, используя исследования советских тюркологов Н.А.Баскакова и С.Б.Веселовского, издал небольшую книжку «500 русских фамилий болгаро – татарского происхождения».Вот, что он пишет о том, какую роль играли в жизни древнерусского государства переселенцы из Волжской Болгарии или Орды.

«Тогда многие из них, кто все еще знал не только русский язык, но и свои тюркские языки, были активно использованы в русской дипломатической, военно- финансовой и судебной службе. Преимущественно из их среды формируется новое (раннее) русское чиновничество: дьяки(высокопоставленные в Древней Руси должностные лица), подьячие( писари, делопроизводители). Среди них известные в России фамилии: Акишевы, Агишевы, Амировы, Араповы,Асмановы, Арцибашевы, Ахматовы, Байбаковы, Бахтияровы, Бурнашевы и  многие другие. Большинство из них становились послами в 14-15 веках: В Крым(1474-1475 г.)-Беклемешевы; в Италию, 1499 г. – Карачаровы (Кара – Чура); в Польшу и Литву,1549 г. –Бахтияровы; в Польшу, Данию, Швецию- Шерефетдиновы; в Англию, Голландию, Крым, Турцию – Агишевы; в Персию- Бухаровы, Шараповы.

Накануне взятия Казани Иваном Грозным из Казани прибывает на службу в Москву 72 князя. За год(1551) до взятия Казани  в Москве уже находились на различных службах около пятисот князей. Таким образом, каждый может сделать вывод, что в становлении Русского государства активное участие принимали волжские болгары.

Вот в какие дебри увела нас фамилия Булгаковы. Кстати, в этой фамилии корнем является слово БУЛ, которое идентично тогдашнему названию Волжской БУЛ-гарии. Я уже отметил, что слова «булгак» означает гордый человек, смысл которого идентичен народного имени Болгарин. По мнению арабских ученых 10 века(Ибн Фадлан) слово «болгарин» означает «мудрый человек». Если кого- то смущает различное написание слова болгарин как бул и бал, то прошу вспомнить как пишется сегодня слово Болгария на английском, немецком: Bul-garia. Так что в этом отношении все в порядке – речь идет об одних и тех же болгарах, только волжские – мусульмане, а балканские – христиане.

Моя студенческая жизнь отличалась большим разнообразием и активным участием в жизни филологического факультета. После лекций я каждый день ходил в лингафонную студию  и списывал с магнитофонных бабин текст болгарских народных песен, предназначенных для дипломной работы. Я тратил на это не менее двух часов ежедневно. Кроме того я посещал тренировки, готовясь к участию в первенстве вузов Ленинграда по спортивной гимнастике за сборную университета. Я принимал участие в художественной самодеятельности  филологического факультета. Мы выезжали в г. Тарту  к своим коллегам тамошнего университета и выступали со своей программой. Ежедневно приходилось заниматься главным делом- подготовкой к практическим занятиям по болгарскому, польскому, немецким  и русским языкам. Вместо лекций по истории КПСС я посещал лекций по античной и западной литературе, которые читали Вулих и Чистякова. Учиться было интересно, и я относился к образовательному процессу со всей серьезностью.

Но по воскресеньям и субботам я полностью отдавался нашим нехитрым студенческим развлечениям; при общежитии на улице Шевченко, 25- это Васильевский остров – у нас был актовый зал- небольшое, вытянутое прямоугольное помещение. Там происходили наши танцы, встречи с лекторами, молодыми, начинающими певцами Ленинграда, в том числе и Эдуарда Хиля. На танцах выглядели экзотически представители африканских и арабских стран. Это были, в большинстве своем, дети богатых родителей, министров и даже глав государств, то есть наследные принцы. Они выглядели очень импозантно, модно и богато одетыми. Но мы им не завидовали и чувствовали себя вполне комфортно, так как студенты они есть студенты – не важно, какого ты происхождения и какого материального достатка. К нам на танцы продолжали, как и раньше, приходить студенты из окольных вузов. Кажется, рядом с нашим общежитием находился  Горный институт. В общежитии филологического факультета преобладали девушки, которые и привлекали иностранцев из других институтов. Тогда  в Ленинграде был только один университет, а все остальное называлось институтами, в отличии  от сегодняшних реалий. После драки наших с неграми в 1964 г., наши гости из африканских стран немного присмирели, и я не помню какого – либо конфликта с ними. С четвертого курса  всех  филологов перевели в новое общежитие на Новоизмайловском  проспекте

Кажется, это было девятиэтажное здание. Помню, я жил на шестом этаже.

ТАТЬЯНА АНОХИНА

===================

В конце третьего курса я познакомился с девушкой из французского отделения. Мы сдавали какой – то общий для всех экзамен. Мы все стояли перед дверью аудитории и ждали своей очереди. Как только студент выходил после сдачи экзамена, мы бросались к нему, спрашивали, что попалось, как принимает преподаватель и т.д. Так мы постепенно становились все ближе чисто визуально, как бы естественно происходило знакомство. К середине дня преподаватель объявил перерыв на один час. Я и еще группа студентов оказались, как бы, во второй смене. Я предложил девушке с французского отделения пойти в кафе и перекусить. Это кафе находилось рядом с дворцом Меньшикова. Кажется, мы выпили по стакану шампанского. Потом вернулись и сдали экзамен на четверки. Девушку звали Татьяной Анохиной. Она приехала из Перми, за что я часто шутил над ней впоследствии, называя «пермяк – соленые уши». Я, кстати, спросил у Тани, почему пермяков так называют. Я тогда о Перми ничего не знал. Таня мне рассказала, что пермский край богат солями – там находится двадцать процентов всех мировых залежей солей. Так вот, когда рабочие носили в мешках соль, то уши у них покрывались солью от прикосновения мешков. Гораздо позже я узнаю, что когда-то это край входил в состав Волжской Болгарии, начиная с восьмого  и до шестнадцатого веков. Потом Иван Грозный взял Казань в 1552 г., и Волжская Болгария как государство перестала существовать.

Так как у меня не было денег, чтобы отметить сдачу экзамена, то я ее пригласил в свое общежитие, надеясь, что мои болгарские аспиранты нас угостят, но их, по закону подлости, не оказалось в общежитии. Я было упал духом, и  Таня это заметила невооруженным взглядом. Она взяла инициативу в свои руки  и пригласила меня к себе на квартиру, которую она снимала. На четвертом курсе она будет снимать квартиру вблизи  моего нового общежития, недалеко от станции метро «Парк Победы»

Прежде чем отправиться на квартиру, мы  зашли в гастроном и Таня купила еды, вина или водки – уже не помню. Помню, что позже, она будет пить водку. Но об этом в нужном месте. На квартире Таня жила одна. Она накрыла стол, и мы начали пить за наши успехи. Вскоре я приступил к боевым действиям, начиная с поцелуев. Таня без всяких условий приняла мое активное ухаживание. Я подумал, раз девушка пригласила домой, то чего тянуть резину, тем более, что мы уже поели и хорошо выпили. Когда мы собрались в постель, Таня медленно, аккуратно, будто выполняя какой – то жреческий ритуал, стелила свое девичье ложе белоснежной простынею, и мы легли  голыми. После недолгих ласк и поцелуев, так как возбудился мгновенно, я нежно накрыл ее своим телом. Вдруг Таня говорит: я прошу тебя, осторожней. Я ведь первый раз. Я обалдел, как ужаленный сполз с нее и в ужасе спросил: а что ж ты раньше мне не сказала? Я с девственницами этих дел не имею. Таня поспешила меня успокоить, что, мол, ей уже надоело жить в таком статусе, что она делает это осознано и с большим желанием. Я говорю, надо же, уже на четвертом курсе, а еще девственница. Вот и я так думаю, сказала Таня, пора с этим позором кончать. Таня была третьей по счету девственницей в моей амурной жизни. Все прошло почти безболезненно, и мы всю ночь с удовольствием занимались самым сладким делом в жизни мужчины и женщины. Самое главное в наших отношениях с Татьяной Анохиной это то, что она ничего от меня не требовала и ничем меня не обязывала. Этот немаловажный факт усилил мое уважение к ней, и я ее полюбил всем сердцем; сходил с ума, когда она долго отсутствовала. На четвертом курсе я начал жить в новом общежитии, а Таня сняла квартиру  в двух трамвайных остановках от меня. То она приходила ко мне, то я к ней захаживал – так продолжалось весь четвертый курс. Других женщин, кроме Тани я не помню.

На третьем курсе я имел отношения со своей коллегой по группе, Валей Сазоновой. Она жила  в пригороде Ленинграда Песочном. Мы ездили к ней домой готовиться к экзаменам. Когда уставали от учебы, мы начинали отдаваться друг другу. Валя была немного полноватой и потому выглядела сладкой женщиной.

Кажется, на третьем курсе, когда я жил с болгарским аспирантом-философом Димчо Ангеловым, у меня были близкие отношения с очень красивой девушкой, которая, как я знал, встречалась с Мачаретом- студент нашего филфака, но жил он дома, так как был ленинградцем. У нас, с Мачаретом были хорошие приятельские отношения. Кажется, девушку  звали Татьяной,  и она приехала  из Сибири. Мы с ней часто виделись в общежитии, часто сидели в одной компании, выпивали и, чувствовалось, что мы испытываем друг к другу симпатии. Однажды, я точно это помню, она шла мимо моей комнаты, и я попросил ее зайти в гости. Как только она зашла, я закрыл дверь на ключ, и мы начали целоваться. Поцелуи нам подсказали, что надо раздеваться. Таня была маленькой девушкой, но с хорошей фигурой и средней грудью. Лицом она напоминала актрису Илларионову. Самое удивительное для меня оказалась невозможность полностью ввести член во влагалище- оно было непроходимым. Я в первый и в последний раз встретился с таким явлением. Член только наполовину входил. Чтобы доставить ей какое-то удовольствие, я старался больше раздражать ее клитор, нажимая на него своим лобком при движении назад. Мы с ней еще пару раз встречались, и на этом наша близость закончилась, так как боялись, что узнает Мачарет. А мне не хотелась приятеля огорчать. Это был единственный случай в моей жизни, когда я имел близость с девушкой приятеля. Мне это противно и неприятно, и я больше никогда эту гадость не делал, хотя в отношении меня эта гадость совершалась. То есть, это случилось только один раз и то я не уверен, было что-то у моего приятеля с моей женщиной, но то, что он проявлял к ней нездоровый интерес, является неопровержимым фактом. Он хотел доказать, так я предполагаю, что может иметь таких же женщин,  как я. Меня подмывало захомутать его женщину-жену, но он ни разу мне ее не показал, даже, когда я находился в гостях у моего студенческого приятеля Виктора Быстрова,  и он пришел к Виктору домой, живя этажом ниже. Домой меня не пригласил, хотя приезжал в Одессу и жил неделю у меня. Они с Витей учились  на португальском отделении, но на разных курсах. Но об этих студенческих приятелях расскажу в нужном месте.

Но вернемся к Татьяне Анохиной, которая сыграла огромную роль в моей жизни и оставила в моей душе неизгладимый след. Я ведь помню ее спустя  сорок лет. Повторяю, Таня училась на французском отделении. Когда она жила на квартире недалеко от метро «Парк Победы», мы встречались у нее два-три раза в неделю; надо же было и учиться. Так вот, после того как мы заканчивали  наши сексуальные дела, Таня включала проигрыватель, ставила пластинки с французскими исполнителями. В ту эпоху гремели имена Ива Монтана, Шарля Азнавура, Мерей Матье и многих других. Так вот, Таня каждую песню мне переводила, и мы наслаждались текстом песни больше чем мелодией. Я тогда отметил про себя, что французские певцы не поют громко, не орут, а они как бы рассказывают слушателю, какую-то историю любви, задушевно с ним делятся самым сокровенным. Чуть позже появится на мировой арене  необыкновенный, великий певец, обаятельный, очаровавший тембром своего голоса  весь мир- это Джо Десен.  Мне это занятие очень нравилось. Когда мы слушали в очередной раз одну и ту же песню, я уже знал содержание, и получал огромное удовольствие; я всегда старался слушать песню в сочетании музыки с текстом. Бывают песни со слабым текстом, но красивой мелодией и ты уже не вникаешь в смысл, а наслаждаешься музыкой, уносясь в свои собственные мысли.

Кроме этого приятного занятия, Татьяна весь четвертый курс выводила меня в свет-  на концерты классической музыки в Ленинградскую филармонию. Разумеется, у меня не было средств на такие роскошные мероприятия. За все платила Таня. Ведь ей помогали родители, иначе, как бы она снимала отдельную квартиру?

В сущности, в свое время, я прослушал курс лекций по классической музыке с иллюстрацией музыкальных произведений. Сейчас же все было по- другому; я имел возможность прослушать все произведение полностью в исполнении лучших музыкантов Ленинграда, да и еще в роскошном зале  с идеальной акустикой. Посещение концертов классической музыки превращалось в ритуал, в праздник; я всегда испытывал какое-то приподнятое настроение и ощущение чего- то прекрасного в жизни. После этих концертов мы с особенной страстью и любовью  отдавались друг  другу. Эти незабываемые мгновенья моей жизни часто мне вспоминались впоследствии и я, как бы,  вновь их переживал. Это был тот случай, когда счастливо гармонизировались духовные и плотские начала в человеке.

В те времена мы проявляли преступное невежество в сексуальных отношениях. У нас отсутствовали знания о безопасном сексе. Помню перед сексом Таня выпивала стакан водки с солью, чтобы не забеременеть. Ведь однажды, на четвертом курсе она сделала аборт. Я пришел тогда в больницу проведать Таню. Я спросил,  как она перенесла аборт, на что Таня, к моему удивлению, сказала, что ей как-то даже  приятным оказался сам процесс аборта. Меня это удивило и обрадовало. Обрадовало потому, что она не испытывала боли и страдания. Я ведь человек, который  входит в шкуру другого человека и вместе с ним страдает. Ну, а радость она и есть радость. Потом  кто-то мне подсказал, что нужно просто не кончать в женщину, а выливать продукт удовольствия на ее животик. Конечно, при этом способе терялась часть сладостных ощущений от оргазма, но зато сохранялось здоровье любимой женщины.

Помню, на квартиру Тани, а она оставляла мне ключ, приходил ко мне в гости один болгарин из села Чийший. Я уже не помню, как его звали и как мы с ним познакомились. Он был музыкантом, или тогда учился на музыканта. Он разбирался в классической музыке. Мы ставили пластинку с классическим произведением, и я пытался трактовать содержание, то есть, угадать, что хотел сказать нам композитор. Мой приятель утверждал, что я почти правильно трактую.

Я уже, кажется, писал, как в армии, когда мне сделали операцию на гланды, лежал в палате и с упоением слушал по радио первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром. Мое воображение носило меня по океану волшебных звуков, которые трансформировались в переживания, боль, тревогу, надежду, любовь, мечты и упование на лучший удел в этой полной неожиданных вызовов жизнь. Где сейчас этот парень, как сложилась его жизнь, мне неизвестно. Многие события далекой юности стерлись в памяти, а вот этого болгарина- музыканта я запомнил. Это свидетельствует еще раз о том, что дух вечен, что духовная суть человека не умирает,  и является самой сильной и прочной связью между людьми. Уже после того как написал предыдущие строки,

Я узнал от старейшего друга Вики Ужининой (Мавровой), что этого моего земляка звали Иван Буюкли и в даннный момент он живет в Болграде – столице болгарских переселенцев двести лет тому назад.

К концу четвертого курса отношения с Таней Анохиной начали приобретать новое направление. Она стала намекать, что ей становится тяжело тянуть нас материально, хотя я не так уж часто пользовался ее деньгами. Да, она покупала еду и водку, когда я к ней приходил, но это происходило два- три раза в неделю. Я ее прекрасно понимал и не упрекал в ее более чем тактичных претензиях. Таня мне рассказала честно, что познакомилась с ленинградцем  и что он начал приходить к ней на квартиру. Я не обиделся и не устраивал сцены ревности. Я понимал, что ей нужно думать о будущем, а будущее она связывала с Ленинградом, то есть остаться в нем навсегда. Для этого необходимо было выйти замуж за ленинградца. Я не мог становиться на ее пути. С этим парнем, тоже студент университета, она начала налаживать отношения, а наши отношения трансформировались в чисто сексуальную форму – мы встречались только для секса; то  у меня в общежитии, то у нее дома. Бывало так, что сегодня ее парень должен прийти, а я  приходил до его появления,   и мы  отдавались с еще большей страстью. Однажды мы так увлеклись, что парень застал меня; хорошо, что я уже был одет и собирался домой. Таня не очень- то боялась, так как была уверена, что сильно зацепила парня, и он готов терпеть все, лишь бы она его не бросила.

В начале пятого курса мы еще некоторое время встречались с Таней чисто для секса у меня в общежитии, и гораздо реже у нее на квартире. К этому времени  у меня завязались отношения с моей  сокурсницей с русского отделения. Я забыл, как ее звали. Мы с ней не афишировали наши близкие отношения. Внешне она выглядела серой мышкой, чрезмерно серьезной и интеллектуальной. У нее был вид строгой учительницы, но зато в постели оказалась такой раскованной, что могла дать фору любой развратнице. Нет, она не была развратной в плохом смысле слова, она была продвинутой в смысле сексуального разнообразия. Она очень хотела, чтобы я целовал ее «доменную печечку», но я еще не был готов доставить ей это удовольствия, хотя она в свою очередь орально меня ласкала.

В конце 60-х и начале 70-х годов появилась мода: высокая  девушка и низкий парень. На пятом курсе я полностью отдал дань этой странной моде. Но в ней был особый смысл, дающий равные права, как высоким девушкам, так и низким парням. Эта мода слегка веселило мещанское общество, которое ничего своими едкими языками не могло изменить. Высокие девушки и маленькие ростом мужчины встречались, любили, страдали, ревновали и просто жили сейчас и здесь.

Как-то женская сборная какого – то – клуба Болгарии приехала в Ленинград на баскетбольный турнир. Меня прикрепили к болгарской команде переводчиком. На этом турнире я познакомился с русской баскетболисткой, которая училась в нашем университете, на географическом факультете. Мы с ней начали встречаться. Она проявила большую раскованность в сексе. Эта баскетболистка не помещалась в длину на моей студенческой кровати – комплексе. Она была выше меня на полтары головы; я не помню точно ее роста. Наши отношения продлились недолго, так как жила в другом конце города.    Когда ей хотелось выпить со мной, весело пообщаться, она приезжала на субботу и воскресенье. Надо сказать, что  в болгарской команде  была девушка по фамилии Штерева, а звали ее Маргаритой – девушка высокая и красивая. Мы проявили взаимные симпатии, но только целовались, так как тогда связь с иностранцами каралась жестоко. Эту Штереву я запомнил на всю жизнь из – за наших чисто романтических отношений.

Прежде чем продолжить рассказ о пятом курсе, я хочу рассказать о трагическом событии, которое произошло летом 1970 г. После четвертого курса нас отправляли на один месяц на военные сборы. Эта была  практика от военной кафедры. Мы получали офицерское звание. Не знаю, как получилось, но перед отъездом я попросил парня с итальянского отделения отнести мою дипломную работу коменданту общежития. По какой причине я сам не отнес свой четырехлетний труд, не помню. Ведь летом в наше общежитие селились абитуриенты.

Военные сборы проходили под Выборгом недалеко от   какой-то речки. Сборы подошли к концу. На следующий день все уезжали в Ленинград. Накануне отъезда, вечером кто-то меня сагитировал  отправиться на речку и глушить рыбу. Дело в том, что каждый из нас получил определенное задание по комплектации всего учебного оборудования. Я отвечал за боеприпасы. Тот, кто меня подтолкнул идти на речку, предложил взять шашки и ими глушить рыбу. Будучи выпившим, я бездумно согласился. Взрывы на речке огласили всю окрестность. Когда мы вернулись в лагерь, там уже все стояли на ушах и офицер выяснял, кто устроил «войну» на речке. Я признался без обиняков. Меня срочно наказали тем, что должен был остаться на следующий день и грузить весь учебный инвентарь. Я решил не сдаваться и притворился, что у меня аппендицит беспокоит. Я настолько убедительно сыграл роль больного, что почти сам поверил в свою выдуманную болезнь. Я рассчитывал, что медбрат отвезет меня в Ленинград как больного прямо в больницу, но, чтобы подстраховаться, он настоял показать меня в местный госпиталь хирургу. Я всеми силами уговаривал не делать этого, а ехать прямо в Ленинград, но у меня не получилось. Мы приехали в военный госпиталь г.Выборга и меня начали исследовать. Врач сказал, что мне срочно надо делать операцию. Я отказывался, зная, что притворяюсь, а врач так настойчиво меня убеждал, что я ему почти поверил и согласился на операцию. Это чуть ни стоило мне жизни. Операция длилась два часа – врач просто не мог обнаружить аппендицита. Во время операции я чувствовал себя очень плохо. Медсестра стояла за моей головой, и, вытирая пот со лба, то и дело, успокаивала меня. На третий день после операции я стал чувствовать себя еще хуже. Пришел ко мне главврач и установил, что мне занесли инфекцию. Меня положили вторично на операционный стол. Операцию делал молодой лейтенант. Во время операции я называл его фашистом. Оказывается, меня уговорили на операцию,  чтобы молодой хирург мог практиковаться. Я пролежал в госпитале  целый месяц. Вернулся в общежитие в конце августа. К этому времени парень с итальянского отделения тоже вернулся. Я спросил, отдал ли он мою дипломную работу на сохранение коменданту, на что он ответил, что забыл. Накануне, перед началом занятий, после отъезда абитуриентов, комнаты убирались.  Я, мгновенно объятый паническим ужасом, побежал на первый этаж к мусоропроводу. Я, судорожно, не обращая внимания на грязь, начал ворошить мусор. И о, счастье, папка с моей дипломной работой сохранилась в куче мусора не раскрытой. Теперь издалека, я предполагаю, что эта скотина с итальянского отделения специально не остановил уборщицу, или на ее вопрос, что с этим делать, сказал, чтобы  забирала. Все лето папка с законченной дипломной работой пролежал на полке и абитуриенты не тронули ее, а эта скотина, который второй год начинал жить в одной комнате со мной, отправил мой четырехгодичный труд  в мусоропровод.

Выпали пару страниц, но я легко их восстановил. После операции я выглядел бледным и чувствовал  физическую слабость. У меня не было сил набить ему морду, а со временем я успокоился и оставил эту затею, чтобы уже без проблем окончить университет. И, слава богу, что сдержался, сколько же можно скитаться по свету из – за драк. Когда я вспоминаю случай с дипломной работой, у меня волосы дыбом становятся. Если бы работа пропала, я бы не смог окончить университет, или пришлось бы брать академический отпуск и восстанавливать текст. А ведь текст моей дипломной работы – это анализ народных песен. Этот анализ является результатом моих собственных восприятий содержания песен и их классификации. Мне оставалось на пятом курсе дописать треть диплома и заключение. Но об этом творческом процессе расскажу, когда речь пойдет о последних днях моей учебы в одном из лучших Вузов страны.

Итак, пошел последний год моего обучения. На пятом курсе в моей комнате поселились два  студента- первокурсника  с португальского отделения: Виктор Быстров  и Черепанов, имени которого моя память не сохранила, но зато помню, какой он был человек. Он резко судил о людях, подчас, теряя чувство такта и благородства. В соседней комнате учился  казах Талгат. Талгат писал стихи и читал их нам. Бестактный первокурсник, который был старше по возрасту своих коллег, открыто критиковал Талгата. Я старался защитить Талгата, так как его стихи мне нравились, а сам он, как человек, вызывал во мне большие симпатии и уважение. Вскоре Талгат заболел.У него оказался рак. Приехал его отец и отвез  в онкологическую клинику под Ленинградом –  в Песочное. Талгату ампутировали одну руку, и некоторое время он продолжал учебу. Но метастазу остановить уже было невозможно. Отец увез Талгата домой в Казахстан, и, вскоре, мы узнали, что молодой парень ушел из жизни. Я  горько  плакал, будто бы умер самый близкий мой родственник. По моей инициативе мы в моей комнате помянули Талгата. Я напился. Талгата помню всю жизнь. Это был казахский интеллектуал и большого, доброго сердца человек.

Смерть Талгата ввергла меня в уныние и в размышления о смысле жизни. Ведь однажды я уже пережил этот душевный кризис в техникуме физкультуры и спорта после того как парень разбился, сорвавшись с перекладины. Я не мог представить себе, что умру, и если это произойдет, то зачем нужна эта жизнь, зачем я стремлюсь к чему-то, стараюсь стать кем-то? Зачем вся эта суета, если этот мир будет существовать без меня. Как так? Я был,  и меня нет. Гораздо позже я читал немецкого субъективного философа Фихте, который утверждал: Я есть, есть и весь окружающий мир. Меня нет, нет и окружающего мира. Но в этот раз я уже смотрел на смерть как на неразрывную часть жизни, и если уже я есть, хоть и не по своей воле, то хочешь – не хочешь, а жить вынужден. Самоубийство не логично, так как я принадлежу не только себе, но и своим близким – матери и отцу, которые совсем молодыми покинули этот мир, хотя очень хотели жить, и, может быть, чтобы радоваться мои успехам, как это происходит со всеми родителями планеты Земля.

Вскоре  мы все, кто жил в соседних комнатах, перезнакомились и впоследствии активно общались, дружили, дискутировали на разные темы, собирались по субботам и воскресениям у меня в комнате на жареную картошку с пивом. Так как я был старшим и по возрасту и по курсу, то вся наша соседская жизнь крутилась вокруг меня. Самым молодым среди нас был Витя Быстров. Он поступил на португальское отделение семнадцатилетним юношей. Витя приехал из Новгородской области и окончил школу в своей деревне. Некоторые ребята из нашего круга относились к нему иногда с иронией, пытались обидеть, что я в корне прерывал и защищал его. Под моим  покровительством Витя  постепенно привыкал к новой жизни, к новым коллегам по факультету. В их отношении к нему проглядывало высокомерие, но я ставил их на место. Конечно, Витя выглядел вполне деревенским парнем, но с явной интеллектуальной направленностью. Вместе с Виктором Быстровым в одной группе училась и будущая моя вторая жена. По ее рассказам Витя несколько уступал по способностям другим по группе. Но к концу года Виктор выровнял свое положение и стал вровень с другими, некоторых даже превосходя по знаниям португальского. Витя меня боготворил, относился подчеркнуто с уважением и почтением. В бытовом поведение  подражал мне. Все  на факультете звали меня Ванчо, и я, к пятому курсу, приобрел большую популярность ловеласа. Ловелас- это имя главного героя английского  романа Ричардсона  «Кларисса Гарло».

Ловелас стал нарицательным именем мужчин волокит и соблазнителей. По рассказам некоторых, кто пришел после моего окончания университета, мое имя продолжало вызывать живой интерес и пересуды о моих похождениях. Мои соседи по комнате были свидетелями моих связей. Особенно сильное впечатление производило на студентов младших курсов количество женщин, с которыми у меня были близкие отношения. Число восемьдесят семь женщин действовало на публику магически, и меня механически возводили на пьедестал любимца слабого пола. Хочу напомнить, что я начал считать количество соблазненных по их же волеизъявлению женщин, начиная с первой женщины, которая видя мою неопытность, спросила во время первого перерыва, сколько же у меня было женщин. Мне было стыдно признаться, что она у меня первая, и я соврал, почти не задумываясь: одиннадцать. А про себя сказал: ты будешь первая. Вот почему я стал считать количество отдавшихся мне женщин. В молодости обладание женщиной для мужчины это предмет большой гордости, но только в студенческие годы, по настоянию молодежи, я рассказал об этом. А вообще я никогда не занимался хвастовством по этому поводу. Наоборот, я старался скрывать свои «опасные» связи. Я понял за всю свою жизнь, что обладание женщиной – это один из самых важных и сладких явлений в жизни мужчины. У меня был приятель из Кишинева  Коля Турлаков. Он, как я, работал переводчиком в «Интуристе»,где мы и познакомились. Так вот, он являл собой уникального человека, который обладал неисчерпаемым чувством юмора. У меня создавалось впечатление, что он все время шутит, и это всегда было смешным и веселым. Пользуясь своим уникальным талантом, Коля мог соблазнить любую женщину, особенно умную и с чувством юмора. Коля развелся еще в юности. У него был сын, который где – то жил, но не с ним. Коля жил в центре Кишинева в однокомнатной квартире на первом этаже. Вход в квартиру был прямо с улицы. Я заходил к нему в гости, когда приезжал в Кишинев  с туристами из Одессы. Мы с ними выпивали, вкусно закусывали и еще вкуснее общались, так как Коля постоянно шутил. К нему толпами приходили студентки. Я искренно радовался за него, за его жизнь одинокого человека. Для него женщины, как я понял, представляли единственный смысл жизни. Однажды, где-то в начале восьмидесятых годов я был ошеломлен известием о том, что Коля повесился в своей квартире на улице Котовского, оставив короткую записку: у меня  не стоит, жить больше нет смысла. Уже не помню, но, кажется, ему было лет пятьдесят пять. Я Николая Турлакова помню всю жизнь. Это был удивительно светлый и бесконечно добрый человек, который и мухи не обидит. Я не помню, чтобы он с кем-то ссорился или просто спорил. Когда он говорил,  на его лице всегда сияла милая  и солнечная полуулыбка. У него была привычка наклонять голову слегка вперед, как бы смотря на собеседника исподлобья и с хитринкой улыбаясь или смеясь наиболее удачной   шутке. Жалко, что он не записал весь свой юмористический взгляд на жизнь, от которой тут же отказался, когда потерял в ней смысл. Я никогда не спрашивал, сколько у него было женщин, но несомненно, что число их могло дойти до полутора – двух тысяч, имея  в виду то, что этому он посвятил всю свою жизнь. Этим Николай Турлаков и является уникальным явление среди мужской части   населения нашей планеты. Дон-Жуан и Ловелас на блестящем фоне  Коли Турлакова  выглядят бледно  и почти целомудренно.

Из всех студентов, которые меня окружали, на моем пятом курсе только у парня с итальянского отделения была девушка. Это тот самый, который забыл отнести мою дипломную работу коменданту общежития. У него была довольно красивая девушка, но с ней он разорвал отношения из-за другой чужой девушки. Эта другая была женщиной моего приятеля из сербского отделения. Мой приятель не отличался красивой внешностью, но выглядел настоящим  мужчиной с мощным темпераментом. Девушка его отличалась не просто хорошей внешностью, а она выглядела  настоящей красавицей, что и привлекло внимание «итальянца». Она ушла к нему. Мой приятель мужественно, тихо, без истерики принял решение своей любимой. Видно было, что он страдал, но страдал мужественно и достойно настоящего мужчины. Через годы я встречусь с моим приятелем в Сочи. Здесь он работал переводчиком. Я  за него очень радовался, когда познакомился с его женой. Она тоже была красавицей. Я заметил про себя, что мой приятель обладает удивительным обаянием, мужественностью и добротой, качества, которые притягивали к нему красивых женщин, как магнит. Как сложилась дальше его жизнь мне неизвестно. С тех пор я с ним больше не виделся. А «итальянец» женился на его девушке. Однажды в Москве, кажется, на Выставке народного хозяйства(ВДНХ), я виделся с «итальянцем». Пока туристы осматривали какой-то павильон, мы стояли, курили и мирно беседовали. Злость моя на него давно прошла и я все забыл. Он мне рассказывал, какие итальянцы ограниченные и  невежественные. Речь шла о шахтерах, которые якобы  понятия не имеют о Леонардо да Винчи и его Моно Лизе(«Джаконда»), Рафаеэле Санти, Микеланджело т.д. Наши группы начали выходить из павильона, и мы с ним расстались. Больше я его не встречал.

В комнате, напротив, жили  Женя Осокин, с португальского отделения, Юра Реутов- с русского отделения и Талгат, о котором уже упоминалось. Кто был четвертым – не помню. Женя Осокин приехал из Уфы и после окончания университета намеревался покорить Москву. Каким образом он собирался это осуществить мне и до сих пор неясно. Вроде бы он начинал что- то писать и, вероятно, как писатель хотел уложить Москву на лопатки.. Да, Женя выглядел амбициозным молодым человеком, но в нем проглядывали какие – то неуловимые на первый взгляд комплексы, которые он тщательно скрывал под маской довольно умеренной бравады. Он когда говорил, слегка отклонял голову назад  и вбок, придавая выражению лица и сказанному какую- то легкость, уверенность и само собой разумеющееся; мол, оспаривать мое мнение нет смысла, я прав. Мы с ним не то что дружили, но были в хороших отношениях  на грани приятельства. Ведь он изучал португальский язык, будучи на третьем курсе, а моя будущая  вторая жена училась на этом же отделении, но на первом курсе. До появления в нашей  компании моей будущей жены, Женя относился ко мне как старшему по курсу и внешне с уважением к моей популярности. Когда же мы начали собираться на пьянки – гулянки уже в присутствии моей будущей жены, Женя изменил свое отношение ко мне в худшую стороны; в компании он позволял себе  бросать колкости в мой адрес, на что тут же получал отпор с угрозой быть исключенным из списка моей компании. Угрожал я ему  в тоне полу – шутки, чтобы не портить настроение компании. Жене хотелось как –то соскрести с ореола моей популярности немного глянца и представить меня в более простом свете. Благодаря моей снисходительности к его милым выходкам мы сохранили хорошие отношения до конца его жизни. Сейчас, когда я пишу, Жени уже нет среди живых. Три года тому назад он преждевременно покинул этот мир, оставив после себя сына, которого я так и не видел. Женя жил в Москве в одном доме с Витей Быстровым на улице Молдогуловой.  Кто такая Молдогулова,  я до сих пор не знаю.

В одном из приездов в Москву с моей второй женой Розой мы нашли Витю Быстрова и Женю Осокина в Доме дружбы народов, возле ресторана «Прага». Там проходила какая – то международная конференция. Нас пропустили в здание и провели прямо к кабинкам переводчиков. Витя и Женя сидели в отдельных кабинках и делали синхронный перевод:  с  португальского языка  на русский и с русского на португальский язык. Они экзальтированно  обрадовались нам. После окончания работы  мы отправились в магазин. Женя купил спиртное, мы где – то сели и отметили нашу встречу. Витя и Женя тогда работали  в высшей комсомольской школе. Сразу после окончания  университета они начинали свою карьеру именно в системе комсомола. Гораздо позже, в начале девяностых годов, мы приехали с моей третьей женой Элеонорой в гости к ее бабушке. Если быть точнее, эта бабушка приходилась тетей отца Элеоноры. Анастасия, так звали бабушку, как – то позвонила Элеоноре и сообщила, что намерена завещать ей свою двухкомнатную квартиру. Теперь я вспомнил – это был 1993 или 1994 г.Тогда у меня была частная туристическая фирма. Фирму оставил на свою заместительницу, и мы с Элеонорой помчались в Москву. Это стало началом конца моего бизнеса. Во время этого приезда мы поехали в гости к Вите Быстрову, где встретились, как оказалось, в последний раз с Женей Осокиным. Но к этому периоду я вернусь в месте, соответствующем хронологии событий, а сейчас отправимся в студенческое общежитие, когда Женя Осокин и Витя Быстров были молодыми и готовились покорить Москву.

Повторяю, мы все учились серьезно, но субботу и воскресенье посвящали студенческим развлечениям: в субботу собирались у меня в комнате и пили сначала пиво, а ближе к вечеру собирали на водку. После этого шли на танцы в зале на первом этаже. В воскресенье с утра начинали пить пиво со снетками- это мелкая рыбешка, которая водится только в псковском озере. Лучше рыбы к пиву я больше в жизни не встречал. У меня водилась десятилитровая бутыль. Мы бросали на пальцы, кому идти за пивом. Пивная будка находилась рядом с общежитием. В те времена ленинградское и рижское пиво считалось самым лучшим в СССР. Я же, как уже сообщал, больше всех был знаком с различными марками ленинградского пива, так как с танцевальным ансамблем посещал знаменитый пивной завод им. Степана Разина. Конечно, пиво, которое экспортировалось, не пускали в розничную продажу, но я в конце пятидесятых годов имел удовольствие на заводе буквально обпиться всеми экспортируемыми марками.

Итак, мы весь день пили пиво в моей комнате большой компанией. Я жарил на всех большую сковородку картошки. Жареная картошка и снетки заменяли нам нормальную  еду. Эта чудесная рыбешка продавалась прямо в пивной будке, а сегодня ее не найдешь днем с огнем, так как ее начали продавать за валюту.

По праздникам – Новый год, Первое мая – ко мне приходило в гости столько людей, что приходилось из другой комнаты приносить дополнительный стол, который выпирал за пределы комнаты, то есть, дверь приходилось оставлять открытой, и один человек сидел в торце стола в коридоре. Так было весь мой пятый курс.

РОЗА

=====

Уже точно не помню, но где – то в сентябре или октябре месяце, я спустился на первый этаж в буфет поужинать. В нашем буфете самым главным блюдом считались сардельки. Все ели сардельки и только сардельки. Я других блюд не помню. Так вот, я захожу в буфет и становлюсь в очередь. В конце очереди стояла какая – то блондинка. Я спросил, она ли последняя? Девушка повернулась ко мне и ответила на мой вопрос. Я удивился: передо мной стояла  девушка китайско – корейской внешности, но со светлыми волосами. Мне тогда и в голову не приходило, что это крашеная блондинка. Видно было, что она метиска, то есть не чистая китаянка или кореянка. Мы взяли свои сардельки, и  я сел за  ее  стол. Я представился  и спросил, как ее зовут и на каком курсе учится. Девушку звали Розой. Оказалось, что  она учится на первом курсе португальского отделения. Нам было о чем поговорить, так как  Витя Быстров и Роза оказались в одной группе. После ужина я проводил Розу до ее комнаты. Уже не помню, как точно развивались события, но я напросился в гости и познакомился с другими девушками из комнаты Розы. С ними весь пятый курс я дружил, они приходили ко мне в гости, мы вместе проводили время, пили, танцевали, развлекались, веселились от души. С Розой жили в одной комнате Инка, Люда Тюрина и «Тапочка»-  это кличка девушки из Армении. Эта «Тапочка» училась одновременно в двух университетах: в Ленинградском – на русском отделении и в Ереванском  на отделении классической филологии. Впоследствии и Инка, и Тапочка и Женя Осокин приедут ко мне и Розе в гости в Одессу. Тапочка приехала тогда с мужем – армянским писателем. Уже не помню, как его звали, но помню, что он претендовал на раскованность и оригинальность. Видно было, что умен, образован и остроумен. Как они сейчас живут и где обитают, как сложилась их дальнейшая жизнь мне неизвестно.

Короче, с первого взгляда я влюбился в Розу и, оказалось, что Роза осталась единственной женщиной, которую я любил всю жизнь, несмотря на все перипетии наших судеб.

После трех месяцев ухаживаний за Розой, я как – то после лекций зашел к ней в комнату. Роза лежала в постели. До этого мы целовались и обнимались на лестничной клетке в общежитии, но дальше дело не шло. У меня еще не было такого, чтобы я три месяца ухаживал за девушкой просто так, за здорово живешь. Если девушка через неделю мне не отдавалась, я рвал отношения. А тут целых три месяца прошли, и я терплю это издевательство. И вот я захожу в комнату, сажусь на кровать, начинаю целовать, обнимать. Предварительно я закрыл комнату на ключ.  Каково же было мое удивление, когда  Роза без всяких препятствий и обычной женской  игры, отдалась мне со всей страстью восточной женщины. Я был на седьмом небе от счастья. Я не верил, что женщина, которую я люблю, уже отдалась мне. Мы начали регулярно встречаться – дня не могли прожить друг без друга. Я понимал, что и Роза меня полюбила. Но не все так просто оказалось. Вскоре Роза мне сообщила, что она замужем. На меня это не произвело сильного впечатления, так как и я был женат. Моя жена Галя жила в Пскове и я, время от времени, ездил к ней в гости.

Получалось, что на праздники – Новый год и новогодние каникулы- мы проводили в своих семьях: я в Пскове, а Роза ездила в Балхаш к родителям. Встречалась ли она там со своим мужем, который жил в Кемерово, я не знаю и не допытывался. Пока Роза находилась в Балхаше, я каждый день писал ей письма. Вообще, во время зимних каникул я работал физруком в пионерлагере  под Ленинградом. Я писал письма каждый раз, как только Розы не было рядом. Почерк  у меня ужасный: я сам не могу разобрать, что написал, а Роза понимала и восхищалась моими письмами,  в которых со всей мощью  своей любви изливал свои чувства и эмоции. Роза хранила мои письма всю жизнь. Она их уложила аккуратно в стопку и перевязала ленточкой.

Вскоре мы приняли решение развестись. Галя приехала из Пскова в Ленинград для развода. Развод для обоих был психологически тяжелой ношей. Ведь мы не ругались, не ссорились, уважали друг друга – короче, у нас были прекрасные отношения, и при этом мы разводились. Мы оба плакали. Глупо, конечно, но на  наш развод сильно повлияла мать Гали. Она сильно меня обидела. Как – то мы, всей Галиной семьей, приехали в гости к моему дяде Василию.  Дядя и тетя, брат Дмитрий и его жена встречали нас обильной   трапезой и домашним вином. О чем- то шел разговор за столом и вдруг мать Гали называет меня говном. Что  такого я сказал  –  не помню. Скорее всего, пошутил. Мать Гали была русской женщиной из Сибири и, когда выпьет, не стеснялась в выражениях. Я не показал виду, сдержался, что очень похвально для меня, имея в виду мою обидчивость сироты и  вспыльчивость характера. Хорошо, что для ушей моих болгарских родственников это грязное русское слово не воспринималось как грубость и хамство. Но я это запомнил на всю жизнь, так как был ошеломлен  такой резкостью тещи в присутствии моих близких людей. Я, ведь,  не имел опыта семейной жизни, и, тем более, не имел понятия, что такое теща. Я еще тогда сказал себе, что с этой семьей жить, наверное, не буду. Зато отец Гали Федор отличался добротой, культурой отношений и любил петь болгарские народные песни. В этот день встречи двух семей пел мой дядя. Повторюсь, когда дядя пел – я всегда плакал, так как содержание песен, которые он исполнял, наполнены болью и многовековым страданием моего народа. Именно на этой встречи двух семей мой  свекор Федор ( забыл отчество) и запомнил от дяди полюбившуюся ему песню, которую, уже дома, лежа в постели, вспоминал всю ночь, а вечером следующего дня исполнил за вечерней трапезой. Вот так из поколения в поколение передаются народные песни лучшими исполнителями и любителями этого жанра. Благодаря таким, как свекор Федор, и сохраняется на века народное творчество, в котором пульсирует и мысль, и чувство, переживание, страдание, надежда на лучший удел и в целом – духовность того или иного народа.

Вот эти два фактора – обида на тещу и всепоглощающая любовь к Розе – и послужили поддержкой моей воли к разводу. Мне нелегко было пойти на этот развод; мои мысли чувства переплелись и вступали в болезненное для моей психики противоречие – ведь Галя не виновата, что ее мать меня оскорбила. На подсознательном уровне все же главной причиной развода оставалась невозможность Гали иметь детей, а я хотел продолжение рода. Не помешает повторить, что Галя, как показала жизнь, осталась наиболее оптимальным вариантом для семейной жизни – и как женщина и как человек со всеми положительными качествами. Она ни разу не позволила себе в отношения меня какой – ни будь грубости или хамства. Она осталась с мнением, что я развелся с ней из – за того, что у нее не было высшего образования, что абсолютно не верно. Галя и без высшего образования была женщиной начитанной и достаточно образованной.

Хочу рассказать о своем странном поведении в отношении Розы. Я уже не помню, когда это произошло- до того как она мне отдалась или после. Мы с ней поссорились, и я решил с ней расстаться. Я договорился с моим болгарским приятелем Димчо Ангеловым  встретиться у меня в общежитии. На эту встречу я пригласил Розу, и после того как мы выпили, закусили, пообщались, я оставил Димчо наедине с Розой с целью, чтобы он ее соблазнил, а точнее, переспал. Через  час или два я вернулся в комнату. Они продолжали сидеть на своих местах. Потом я спросил Димчо о результате. Он сказал, что даже и не пытался соблазнять Розу. Я предполагаю, что Роза своим поведением показала Димчо, что между ними ничего не может быть, так как она любит меня. Я, конечно, не допытывался  у Розы, как развивались у них отношения с Димчо. После этого случая мы уже с Розой не расставались. Я чуть было ее не потерял. Это ж надо было мне так разозлиться на нее, чтобы просто предложить  другу в качестве добычи. Сразу скажу, что с Розой мне было  нелегко и непросто, а супер сложно и психологически разрушительно: никаких нервов не хватало выдерживать ее выкаблучивания. Мало того, что сама Роза была не подарок, как говориться, да и матушка ее оказалась уникальной стервой  и вредной по своей сути. Она не хотела, чтобы у нас был общий ребенок. Роза была не только замужем, но еще и имела сына трех лет. Роза мне поставила условие, что будет со мной, если мы не будем заводить детей. Я согласился под сильным  влиянием  моей любви к ней. Я согласился, но внутренне почувствовал какую- то несправедливость ко мне – и это дискомфортное ощущение поселилось   в моей душе как заноза. Я сказал Розе, что не могу иметь детей, а на самом деле я ее обманывал, чтобы не потерять. Вообще, я принимал все ее не устраивающие меня условия. Ругать себя за это не могу, так как любил, и моя любовь доминировала над разумом.

Ее друзья стали моими друзьями. Да, я сказал, что не помню, кто был четвертый в комнате Розы. Как же я мог забыть удивительную, неординарную девушку, которая напечатала мою дипломную работу, не зная болгарского языка. Но на болгарском языке, слава Богу, были только тексты народных песен. Кажется, девушку звали Наташей. Она постоянно пребывала в состоянии несчастной любви и нещадно хлестала водку. Конечно, я ей бесконечно благодарен за то, что она жертвовала своим временем и напечатала мой сто тридцатистраничный диплом. Диплом писался легко, так как я знал материал изнутри. Мой руководитель Дмитриев Всеволод Дмитриевич –  будущий декан филологического факультета – ( царствие ему небесное) был очень занятым человеком. Так случилось, что я писал диплом, а он докторскую диссертацию. Я приходил к нему домой с очередным текстом, оставлял ему, потом снова приносил новый, забирая предыдущий. Я не помню исправлений в моем тексте. Создавалось впечатление, что Всеволод Дмитриевич и не читал его. Я поверил в свою «гениальность».

Помню, как писал заключение. Я лежу на кровати ничком, смотрю в потолок и диктую Розе заключение. Всеволод Дмитриевич ни одной буквы в моем заключении не изменил. Действительно, без ложной скромности, я тогда находился на пике своей интеллектуальной кондиции. Мне ведь шел тридцать третий год. Люди в этом возрасте уже кандидаты, а некоторые и доктора наук, некоторые занимают высокие должности. Но так сложилась моя жизнь круглого сироты. Жизнь подчас жестоко била меня,  часто несправедливо валила с ног, а я, с окровавленной душой,  поднимался и упорно шел вперед к намеченной цели – стать человеком полезным для общества. Ведь мы становимся людьми только в человеческом обществе. Мы же рождаемся,  ничего не зная об этом мире, а рассказать нам о нем может только человек по имени мать, отец, учитель, воспитатель и т.д. Моим  успехам не кому было радоваться. Я сам себе был и советчик,  и судья,  и сам себе мог сказать словами Пушкина: Ай да молодец,  сукин сын!

В конце пятого курса, где-то в мае месяце в общежитие явилась мать Розы с трехлетним внуком Славиком. Тогда я впервые и познакомился  с будущей тещей. Мы поговорили о том, о сем, и они собрались отправиться домой. Родители Розы, пока она училась, каждый год приезжали отдыхать  в пригороды Ленинграда. Они снимали квартиру и дышали чистым воздухом, напоенным всеми прекрасными ароматами северных лесов. Ведь город Балхаш, и вообще Казахстан, были местом запуска космических кораблей. Байканур отравил вокруг себя и гораздо дальше себя все, что можно отравить. Жить в тех краях становилось небезопасным. Радиация она и есть радиация. От нее никто в этом мире не застрахован. Так получилось, что после приезда родителей Розы жить в Одессе, произошла Чернобыльская авария: такое впечатление, что они с собой принесли из Казахстана радиацию.

Так вот, когда мои гости собрались покинуть меня, я спросил у трехлетнего Славика: куду направляетесь, Славик. Он ответил: уходу гулять.

Весь пятый курс, не считая некоторые отклонения психического характера, мы с Розой проводили вместе. Помню, Роза повела меня в ресторан на Невском проспекте.  Со времен посещения  фешенебельного ресторана «Астория», где мы с ребятами отмечали окончание техникума физкультуры и спорта, я ни разу не был в  приличном ресторане. Мы вкусно поужинали и приятно провели вечер. Для студентов это выглядело роскошью.

Никогда не забуду, как мы с Розой поехали на два дня в  древний Новгород. Мы сняли два номера в гостинице. Тогда, если люди не состояли в браке, не поселяли вместе. Пришлось раскошелиться. Днем мы гуляли по историческим местам города, потом обедали и шли в номер отдыхать. Насчет отдыха я  несколько преувеличил, так как в первый же день мы насчитали  двенадцать половых контактов, не считая ночные «вакханалии». Мы буквально купались в нашей любви, и  это было настоящим пиршеством тела и души.

Кроме того мы посещали театр. Помню, мы смотрели какой-то спектакль в театре им, Комисаржевской на Невском проспекте. Прошло уже сорок лет с тех пор, и названия пьес позабылись, но сама театральная атмосфера, нарядная публика, царящая духовность вокруг  живут в памяти как нечто необыкновенное и возвышенное. Вообще в советское время, хотя я его ненавижу всеми фибрами своей души, мы сами по себе  были другими и в атмосфере отравляющей душу коммунистической идеологии мы искали отдушину в театре, кино, книгах. Нас власть постоянно воспитывала. Кроме идеологической обработки нас, случались и некоторые приятные явления. Например, в наш актовый зал общежития часто приходили на творческие встречи артисты ленинградских театров. Помню  народного артиста СССР Стржельчика. Он играл главную роль в фильме «Адъютант Его превосходительства».  В советское время артистам вменялось в обязанность нести искусство в народ, встречаясь с ним лицом к лицу. Буквально правилом становились смешанные праздничные концерты    профессионалов с художественной самодеятельностью. В общем, студенческая жизнь моя была разнообразной и интересной. Пятый курс подходил к концу. Накануне защиты дипломной работы, я не спал почти всю ночь. Пил кофе, курил и доделывал диплом. Что точно дописывал, уже не помню, так как саму дипломную работу я давно отдал оппонентам. Мне оппонировал доктор наук с польского отделения. Он осмелился упрекнуть меня в слишком длинной исторической части, что не выглядело резкой критикой с негативным подтекстом. Но и это безобидное замечание возмутило моего руководителя Всеволода Дмитриевича. Он не имел права высказываться, как руководитель, но нарушив это академическое правило, встал и сказал буквально следующее: Эта работа, с моей точки зрения, является уникальной… Эти слова навсегда врезались мне в память. На всей кафедре славянских языков училось двадцать пять человек: болгары, сербо- хорваты, поляки и чехи. Так вот, из двадцати пяти человек получили оценку отлично с отличием пять человек, в том числе и я. Моя дипломная работа  на тему болгарского фольклора оказалась на то время первой и единственной за всю историю Санкт- Петербургского – Ленинградского университета.  Тему дипломной работы, как правило, давали руководители, а моя работа является полностью моей идеей и исполнена абсолютно самостоятельно, кроме компиляционной исторической части.

На заседании комиссии по распределению на работу мне предложили два варианта: 1. отправиться в сибирскую деревню учителем русского языка; 2.преводчиком в «Интуристе». Я выбрал последнее предложение.

Уже не помню точно порядок событий, но после окончания Розой первого курса, мы поехали в Одессу. Остановились у Анны Ивановны, моей воспитательницы в ремесленном училище. Я выяснил, что в одесском «Интуристе» нет вакантных мест, и, не имея ничего лучшего, я согласился  работать в Измаиле-  филиале  одесского «Интуриста». Прежде чем отправиться в Измаил, мы решили зарегистрировать наш брак. До сих пор не могу понять, как нас регистрировали, если ни я, ни Роза не имели одесской прописки, но в ЗАГСЕ Приморского  района мы  без проблем  расписались. Анна Ивановна приготовила скромный стол к нашему возвращению. Вот так, втроем, мы отпраздновали наше бракосочетание. Родители Розы не хотели участвовать в нашей судьбе, заявив: она будет каждый день выходить замуж, а мы должны оплачивать это. И не дали ни копейки.

ИЗМАИЛ

=========

По направлению одесского «Интуриста» мы поехали в Измаил. Я, после долгих мытарств по свету, возвращался туда, откуда вышел  двадцать два года тому назад, то есть в Бессарабии- мою малую родину. Роза меня сопровождала как декабристка. В первые дни нашей экзальтированной любви Роза произносила  слова, которым я же ее и научил на болгарском языке: искам да живея с Ванката на Черно море – хочу жить с Ванькой на Черном море. По- болгарски «ванката» равносильно русскому «ванька», хотя Роза и все мои друзья, знакомые в университете называли меня Ванчо. Короче, не случайно говорят, что мысль и слово –  материальны. Правда, она, уже в качестве жены, начала жить со мной не на Черном море, а на Дунае, который впадал в Черное море в ста километрах от нас. Мы сняли комнату в частном доме. В Измаиле почти все постройки частные, кроме государственных учреждений.

Отделение «Интуриста» размещалось на дебаркадере – плавучая пристань. Это устаревшее суденышко стояло на вечном приколе и использовалось в качестве офиса. Из окна открывался вид на противоположный, правый берег Дуная. Рымынский берег был пологим и поэтому легко подвергался затоплению во время ежегодных наводнений. Именно по этой причине румынская сторона выглядела безлюдной. Кое – где мелькали сельского типа домишки,  сонно бродили, щипая травку и что попадется сьедобное, домашние животные: свиньи, овцы, лошади.

Директором отделения был отставной полковник. Думаю, что его прежняя работа связана с комитетом государственной безопасности. В те времена на эту работу с иностранцами  направлялись люди верные партии и правительству. Мне надлежало овладеть экскурсионным материалом по г.Измаилу. Я учил экскурсию, и время от времени,  обращал свой взор на румынский берег, где по – прежнему сонно бродили свиньи, овцы, кони. Тоска  начинала меня тревожить и вызывала разные неприятные мысли, одна из которых  звучала примерно так: неужели моя жизнь пройдет на этом дебаркадере. И дело не в том, что город провинциальный, а в том, что не было действия, не было работы. Глядя тупо на спокойную и серую гладь Дуная, я вдруг унесся мыслями в свою молодость, когда работал на заводе, потом учился в техникуме: тогда моя жизнь была переполнена не только постоянным движением, но и разнообразием ежедневных событий. После работы на заводе мы собирались с ребятами и ходили то в кино, то на футбол, то на танцы на Майдане в парке им.Шевченко. Вспомнил, как мы перед танцами пили водку с пивом – ерша, и как блевали под кустами, и как снова пили и снова блевали, танцевали и веселились. Я вспоминал интереснейшую жизнь в Ленинграде, когда учился в техникуме:  как я по семь раз в неделю тренировался и три раза в неделю ходил на репетиции и концерты в Дом культуры пищевой промышленности; как мы выезжали в Прибалтику на праздники песен, как я встречался на одной сцене с Арнольдом Макаровым, отцом Толубеевым, Вадимом Медведевым и многими другими большими русскими артистами. Это была настоящая жизнь, насыщенная духовностью и радостью творчества. Я думал, неужели мне нужно был пройти такой трудный путь, чтобы оказаться на этом стареньком дебаркадере и тупо смотреть на воды Дуная и  безлюдный румынский берег. Ведь совсем недавно, будучи студентом, я летом и во время каникул работал от «Интурбюро» переводчиком болгарских туристов.

Я вспомнил в 1968 г. свою первую болгарскую группу. Эту группу я принял в Одессе. Тогда я еще не знал текста экскурсии по Одессе и поэтому переводил. Мне попалась гид от бюро путешествий и экскурсий. Это была женщин старше средних лет, и она понятия не имела, как работать под перевод. Она говорила свой полный текст, не учитывая, что мне нужно запомнить и перевести. Я хорошо с ней попотел, так как не все термины знал как по заводам и фабрикам, так по морскому порту. Еще труднее было перевести текст об Институте глазных болезней им. Филатова. Итак, это была первая моя болгарская группа, никакого опыта работы у меня не было, но я ощущал от туристов, от моих соплеменников особенную теплоту и  невероятную доброжелательность. Они, наверное, видели мою неопытность и старались всячески меня поддержать. В этой же группе у меня были нежные, романтические отношения с замужней женщиной. На протяжении всего маршрута мы любовались друг другом, целовались, обнимались, но дальше не пошли. Маршрут заканчивался в Москве. По окончании маршрута, в день отъезда туристов сервировался усиленный ужин со спиртными напитками. «Моя» пассия, вероятно, инициировала подарок, и мне преподнесли часы. Это на то время был дорогой подарок, Впоследствии я узнаю, что иностранные туристы, особенно из социалистически стран, всегда делали подарки гидам.

Я почти с болью в душе вспоминал эти приятные минуты моей прошлой жизни, сидя в душной каюте старенького дебаркадера. Но так устроена жизнь: на смену плохому –  приходит хорошее.

К этому моменту  прошел один месяц, экскурссионным  материалом я овладел, а рассказывать о достопримечательностях города русской славы некому. Но,  вот, наконец – то, появилась работа. Я должен был показать город американскому дипломату, который владел русским языком. На легковой машине, шофером которой являлся работник КГБ, я возил американца по городу, показал Панораму взятия Суворовым Измаила в 1791 г. Художники те же, кто написал Панораму Бородинской битвы в Москве. От бывшей крепости Измаил остались рвы, заросшие бурьяном. Я заметил, что во время движения по городу, за нами следовала легковушка. В общем, первая и последняя экскурсия по Измаилу прошла без эксцессов. Мой экскурсант потом сел на теплоход «Белинский» и отправился в Одессу, но не доплыл, так как в г.Вилково  наши соответствующие органы его арестовали за то, что он фотографировал. Мне неизвестно точно, кем являлся этот американский дипломат, но сразу, после ареста, пошли слухи в народе, что он настоящий шпион.

Однажды, как обычно, сижу в своем кабинете и читаю экскурсионный материал. Самое смешное, что другую литературу читать на работе не разрешалось. Сижу и дико грущу, утонув в свои невеселые мысли о своем житие – бытие. Время от времени отрываюсь от текста и опять, все так же тупо, смотрю на румынский берег. И в этот грустный момент входит какая – то дама, здоровается, проходит в кабинет начальника ( он так и назывался- начальник филиала «Интуриста»). Эта дама просилась перевестись из одесского «Интуриста» в Измаил, так как у ее мужа не складываются дела с работой. Начальник с сожалением указал на меня как факт отсутствия вакантной должности. Дама, долго не думая, подходит ко мне и предлагает поменяться: я – в Одессу, она – в Измаил. Я, едва сдерживая свою телячью радость, чтобы не сглазить, мгновенно дал свое согласие и попросил сделать следующее:  вот Вам адрес, подойдете к этому человеку и если он согласиться меня прописать, я срочно выеду в Одессу, а Вы вернетесь в родной город. Дама так и сделала. Руководитель болгарского отдела Полина Каминская( царствие ей небесное- очень хороший человек была) дала согласие взять меня вместо нее, моя воспитательница Анна Ивановна  согласилась меня прописать. Я был на седьмом небе от счастья: ко мне вернулась жизнь. Я до сих пор думаю, почему из Одессы тогда меня не привлекали на работу с болгарскими группами? Ответа я не знаю, так как мне от счастья не пришло в голову спросить кого надо об этом. Ведь у меня уже был четырехгодичный опыт работы с иностранцами. Предполагаю, что из меня делали гида вначале для Измаила, а потом уже широкого профиля. Как говорится, не все сразу. Как бы там ни было, я оказался в Одессе. К этому периоду, Розы уже давно уехала в Ленинград, и я сам собирал свои нехитрые пожитки  и перебирался  в Одессу. Конечно, и поселился у Анны Ивановны за 15 рублей в месяц, а прописала она меня не у себя, а у своей дочери. Выяснилось, что соседка дочери уже довольно пожилая дама. В случае ее смерти  дочь Анны Ивановны могла претендовать на ее комнату, но для этого должно быть соответствующее  количество жильцов. Вот с этой точки зрения меня и прописали в переулке возле железнодорожного вокзала. Мне абсолютно все равно было, где я прописан – главное иметь прописку. Тогда можно было работать без прописки, но при этом, человек не имел право стать на очередь на жилплощадь. Как только я прописался, оформил все документы в «Интуристе», сразу же записался в очередь на получение квартиры. Я знал, что люди ожидают квартиру по 15 – 20 лет. Я начинал жизнь с нуля, без средств, кроме заработной платы. Куда деваться – буду ждать, пока не получу.

Отделение «Интуриста» размещалось в гостинице «Красной», бывшей Бристоль. Это прекрасное здание в стиле барокко построено в 1898 г. по проекту итальянского архитектора Бернардаци. Этот же архитектор строил одновременно с «Бристолем»- Красной ,напротив, здание торговой одесской биржи. Это здание тоже является одним из лучших архитектурных шедевров Одессы. Только гостиница выходит главным фасадом на улицу Пушкинскую, бывшая Итальянская, а биржа- на улицу Розы Люксембург, бывшая  Полицейская, а сегодня – имени Бунина Ивана Александровича- лауреата Нобелевской премии по литературе. Я очень люблю А.Бунина как писателя, но он не написал ничего общечеловеческого для того чтобы получить такую высокую международную награду. Да, А.И. Бунин непревзойденный  живописец природы – это моя точка зрения. Когда читаешь его «Антоновские яблоки» создается впечатление, что описывает природу не писатель, а художник – пейзажист. Этот великий талант Бунина всегда меня восхищал, и я получал трудно передаваемое эстетическое  удовольствие, будто бы побывал в тех лесах, садах, палисадниках, куда помещает писатель своих героев. Кстати, Бунин, первым в русской литературе,  показал всему тогдашнему  обществу процесс разложения  российской деревни,  из – за лени дворянства, погрязшего в роскоши, безделья и разврата. Дворяне обленились управлять хозяйством, они не успевали за требованием времени, перемен, которые происходили в мировой экономике и развитии сельского хозяйства – кормильца всего человечества. Если земля не будет давать урожай всего, что необходимо для пропитания, человечество просто умрет с голода. Итак, я оказался в родной стихии архитектурной красоты, которая меня окружали на протяжении восьми лет в городе на Неве.

ОДЕССА- «ИНТУРИСТ»

===================

Перебравшись из Измаила в Одессу, я начинал новую жизнь, уже связанную конкретно с моей университетской профессией. Ведь, в моем дипломе написано, что я переводчик болгарского языка. Работа переводчиком в «Интуристе» была мне знакома со студенческих лет, когда я подрабатывал гидом по Ленинграду, но на русском языке. С лета 1968 г. я начал работать с болгарскими туристами во время летних каникул. Выше я рассказал о своей первой болгарской группе, которая начала свой маршрут именно с Одессы. Теперь мне предстояло овладеть экскурсионным материалом по Одессе. Сидели переводчики болгарского языка на первом этаже гостиницы «Красная», со стороны ул. Розы Люксембург- до революции – Полицейская. Вместе с нами, болгарами, находились и переводчики других соцстран. Руководителем болгарской группы являлась Каминская Полина Филипповна – очень добрая и справедливая женщина. Мы все ее обожали. У нее были какие-то странные повадки, которые вызывали у нас добродушную, беззлобную улыбку. В болгарской группе особенно выделялась Гретта ( царствие ей небесное). Она, до меня, была единственной, имеющей болгарское образование. Оказалось, что она окончила тот же университет, что и я. Я уже не помню, говорили мы на тему нашего университета, и поэтому мне неизвестны мотивы ее поступления  на болгарское отделение. Была еще одна прекрасная дама, Тамара Христензен (ее тоже уже нет среди живых).Она была замужем за болгарином и жила в Болгарии, и поэтому прекрасно владела языком. В общем, три персоны в болгарской группе, можно сказать, являли собой профессионалов. Остальные переводчики были болгарского происхождения – наши бессарабские болгары. Некоторые из них, будучи студентами русского отделения Одесского университета, изучали болгарский язык факультативно. Поэтому, когда я пришел в группу, они все находились в начале пути овладения болгарским литературным языком. Знание диалекта очень мешал им, но они все были талантливыми и быстро адаптировались в новой своей ипостаси. Была в группе еще одна девушка по фамилии Гаврилова.  Светлана Гаврилова ходила на курсы болгарского языка по инициативе болгарки Валентины Дойковой, которая и привела ее в «Интурист». В болгарскую группу входили еще Татьяна Болгар, Тоня Ширяева и Дмитрий Терзи. Все в группе, кроме Терзи имели высшее образовании.   В «Интуристе»  разрешалось работать с неоконченным высшим образованием, но с условием впоследствии получения полного высшего образования. Терзи на протяжение более десяти лет учился в Одесском университете на французском отделении, но его держали и не гнали. Думаю, причиной такой поблажки были его услуги известным органам. Как и по всей стране, так и «Интуристе» этими услугами занимались, так называемые, стукачи. Как только я поступил на работу, меня вызвали в Жовтневый отдел милиции к начальнику КГБ района. Не спрашивая моего согласия, он предложил мне следить за фарцовщиками и проститутками. В случае, если они подходили к автобусу  и приставали к моим туристам со своими услугами, то я должен был тут же звонить в специальный отдел. Начальник Кутепов показал мне альбом с фотографиями всех одесских проституток. Я для виду и с большим интересом рассматривал альбом. Что такое проституция мне хорошо известно из личного опыта. К проституткам я относился лояльно и даже с некоторым уважением, так как понимал, что большинство из них занимаются этим не от хорошей жизни. Правда, есть женщины, которые по своей воле, по велению своей натуры занимаются этим вполне сознательно. Как известно, эта профессия считается самой древней, хотя я не совсем понимаю почему, так как человечество, чтобы развиваться, должно было, просто, сначала обработать землю, создать материальную основу, и, в конце концов, просто заработать деньги, чтобы заплатить за женскую любовь.

Кстати, однажды Кутепов вызвал меня  переводить допрос болгарского моряка, которого поймали на контрабанде. Мне жаль было болгарского парня  и я старался как можно слезливее переводить его речь, чтобы вызвать сочувствие  Кутепова.Что стало с моим соплеменником впоследствии, мне неизвестно, но судьба самого Кутепова, начальника КГБ района, сложилась трагически. прод.следва.